— Я вижу.
— Вижу, — передразнил Ахезин, — кобылу рыжу! От кого это пошло?..
Макар молчал, а Исаия, заложив за спину руки, говорил:
— От тебя! Не будь тебя, Маевская бы у нас не шаталась, не нюхала бы! Все бы шло гладко!
Макар, наконец, выведенный из терпения, сердито спросил:
— Ты чего, ругаться пришел? В чем дело?
— Не ругаться, а бить вас надо. Эх, жаль, что ты не мой сын!.. Ты разве не видишь, что замышляет народишко? Зараза пошла! Она, эта зараза, из завода пришла через таких вот вертихвосток, коих ты сюда в гости возил. Против царя заговоры идут — нигилисты расплодились, к этому и рабочих совращают. Ты хотя и отодвинулся от меня на-далеко, не признаешь теперь меня, не помнишь моего добра, а все-таки Ахезин не лиходей, пришел тебя упредить. Понял ли?
— Чего я-то должен делать?
— Хы! — злобненько усмехнулся Ахезин. — Не знаешь? Эх, ты-ы! А еще хозяин такого большого дела… Следить должен, вот что!
— Шпионить, значит?
— А хотя бы! — Ахезин остановился, глядя Скоробо-гатову в глаза.
— Ну, это не мое дело!
— А когда тебя пометет эта запачканная глиной орава, что копается у тебя в забое? Тогда чье будет дело?
— Не пометет!
— Пометет, если вожжи ослабишь! — Ахезин бойко достал из кармана бумажку, развернул и подал Скоробогатову: — На-ка, грамотей, почитай!
Макар взял листок. В глаза ему бросилась надпись. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Но эта фраза на него не подействовала. Уловить подлинный смысл этих слов он не мог… но когда стал читать дальше, лицо его побледнело, брови сдвинулись, а на лбу вздулась жила. Исаия, пряча улыбку, закручивал бороду шильцем, прохаживался осторожными шажками, точно боялся отвлечь внимание Скоробогатова. Макар кончил читать. Смотря в одну точку, он тихонько свернул прокламацию, как полученную кредитку. Исаия приостановился.
— Хорошо ли?.. И тебя не забыли. Складно прописали. Орудуют…
Скоробогатов сказал:
— Я возьму эту бумажку.
— Возьми, навовсе возьми! Ну, так все! — взяв палку и надевая картуз, проговорил Ахезин.
— Куда торопишься?
— Пойду! Времени у меня с тобой лясы точить нету. До увидания!
— Ну, так спасибо! — глухо и как-то пристыженно проговорил Скоробогатов.
— Не стоит. Ахезина ты позабыл, а я Скоробогатова помню, не запамятовал!
Ранним утром Макар уехал в Подгорное.
Скоробогатов чуял надвигающуюся грозу. Это выводило его из себя. Он привык сознавать свою силу, всякое сопротивление сламывать своей волей… а теперь эта бумажка, напечатанная необычным шрифтом, настойчиво напоминала, что на прииске появились люди, которые готовят ему — Скоробогатову! — гибель.
Макар вспомнил Ефимку Сизова: «Как-то быстро он изменился!» Ефимка не походил уже на того юркого курносого парнишку, который возил с Глубокого водку для пирушек. Он возмужал, лицо удлинилось, а большие серые глаза смотрели иногда на Скоробогатова вопросительно, серьезно.
«Неужели он? — спрашивал себя Скоробогатов и, сдвигая брови, сам же отвечал: — Ничего нет удивительного, все время на книжках сидит. Согрел змею у себя на груди».
К злобе примешивался страх. Осенний рыжий вихрь бешено носился по лесу, раскачивал деревья, встряхивал кустарники, налетал на Скоробогатова тонкими холодными струйками. От ветра и от дум стало как-то холодно.
Дорожка, убегающая направо по склону в чащобу, напомнила Макару о Маевской. По этой дорожке они свернули, прячась от грозы.
Вспоминая странных людей, которые за последнее время посещали Маевскую, он понял, почему Мария Петровна арестована. Он не раз слыхал о людях, которые тайно «готовят бунт». Их сажают в тюрьмы, они выходят и снова продолжают настойчиво делать свое дело.
Макар этих людей называл «студентами». Он их не боялся. Он привык к мысли, что «студенты» занимаются политикой. Но о рабочих он думал иначе: это простые люди, приставленные к работе. И вдруг: Лопатин, Ефимка, Смолин!
«Надо в полицию заявить про эту бумажку!»
Но как-то бессознательно он повернул лошадь к особняку Маевского. Его встретила Настя. Скоробогатов удивился: Настя была затянута в богатое шерстяное платье. На ногах красовались лаковые туфли. Лицо выражало тихую грусть.
— «Ого, новая хозяйка!» подумал Макар.
Маевский с осовелыми глазами сидел за обеденным столом, на котором добродушно мурлыкал пузатый самовар.
— Ба, Макар Яковлич! Прошу! — не вставая, проговорил он.
По комнате размеренно прохаживался адвокат Столяров в сером, с иголочки, костюме. Он ерошил пушистые русые волосы, точно хотел прикрыть небольшую, в пятачок, плешинку. Лицо у него было спокойное, с русой бородой и ушедшими внутрь серыми глазами. Он приостановился, глядя на Скоробогатова, потом повернулся на каблуках и снова начал прохаживаться.
— Знакомы, Александр Васильич? — спросил Маевский, — это наш большой золотопромышленник — Скоробогатов.
— Слыхал, — Столяров протянул руку Макару.
Настя уселась за стол и принялась допивать чай, растопырив пальцы больших красных рук. Скоробогатов покосился на нее: «Приглянется же сатана, лучше ясного сокола». Обращаясь к Маевскому, он проговорил:
— Я к вам…
— Рассказывай, — подставляя стул, проговорил Маевский.
— Настенька, стакан чаю Макару Яковличу… У меня новая хозяйка — знакомы?
Скоробогатов утвердительно кивнул головой, подумав: «Только она здесь — не у шубы рукав».
Настя, краснея, подала Скоробогатову стакан крепкого чаю.
— Ты, поди, Марию Петровну ищешь? Она, брат ты мой… Фью-ю!
Маевский протяжно тихо свистнул.
— Я знаю, где она… Но тут дело такое… — Макар мялся, не зная, с чего начать. — Я… Я насчет… Тут…
— Думаешь лишние люди есть?.. Вываливай, — говори, все свои, — перебил его Маевский.
— Вот… — Макар выдернул из кармана прокламацию и подал Маевскому.
Тот, беззвучно икая, равнодушно развернул бумажку, потом, усмехнувшись пьяной улыбкой, проговорил:
— Ерунда! Пустая канитель…
Он взялся за графин, а Столяров, пробежав глазами бумажку и подавая ее Скоробогатову, сказал:
— Не беспокойтесь. Так должно быть… Борьба…
Маевский выпивал рюмку за рюмкой. Успокоенный Скоробогатов присоединился к нему, а Столяров, закинув руки назад, говорил:
— Время подходит особенное, господа… Рабочая партия стремится низвергнуть самодержавие и захватить власть в свои руки. С первым мы должны согласиться, второму противопоставить борьбу… И создать условия для развития культуры.
Макар смутно понимал Столярова.
— Какие условия? — спросил он.
— Чтобы рабочие вас не считали врагом. Уничтожение чиновничьей России общее дело — дело наше и дело рабочих. Нужно создать Россию демократическую. Тогда будет вам хорошо, и рабочий будет удовлетворен…
— Тогда за что посадили Марию Петровну? — уже возмущенно крикнул Скоробогатов.
— А тебе ее жаль? — смотря остеклянелыми глазами на Макара, спросил Маевский.
Макар, краснея, сердито произнес:
— Зря!.. Ежели так, нужно было помогать им, а не уконопачивать в тюрьму.
Настя покосилась на Макара.
— Борьба!.. — продолжал свою речь Столяров, с наслаждением смакуя каждое слово. Он ходил из угла в угол, воодушевленно жестикулировал, ерошил волосы. Скоробогатов внимательно его слушал. И вдруг, плеснув в чайный стакан водки, поднес Столярову:
— Александр Васильич, выпьем!.. Больно ты занятно говоришь… Значит, власть должна быть наша?.. Здорово!.. Ей-богу… — Я — царь?.. Давай выпьем!
Столяров попятился, отстраняя стакан.
— Я не пью, спасибо…
— Ну, выпей за компанию…
— Брось, Макар Яковлич, — крикнул Маевский. — Не в коня корм травишь, — и, стукнув кулаком по столу, запел: