Логика птиц

Едва ярко вспомнил манеры, привычки,
как вырвался крик из корня каждого волоса.
Боль безмерная охватила сердце его,
скорбь усиливалась с каждым мгновением.
Над погибшим горько рыдая,
натирал своё лицо его кровью,
бросался на землю,
царапая руки.
Никто бы его слёз не измерил —
их было больше, чем в сотне дождей.
Всю ночь до утра он был в одиночестве,
подобно свече среди слёз и возгораний.
Когда задул утренний ветерок,
шахрияр вернулся к себе в покои.
Забросав себя землёю и пеплом,
миг за мигом отдавал он несчастью.
Спустя сорок дней, полных страданий,
тот славный шах похудел, словно волос.
Запер он дверь и под виселицей
стал за трупом ухаживать, болея из-за него.
В течение этого времени никто не посмел
даже попробовать заговорить с ним.
Спустя сорок дней без воды и хлеба
увидел во сне мальчика ненадолго:
лунное его лицо залито слезами,
с ног до головы был он в крови.
«О мой нежный, радость души», — вымолвил шах, —
отчего целиком ты в крови?»
«Из-за твоей любви я в крови, — тот ответил, —
из-за твоей неверности я стал таким.
Кожу содрал с меня, невинного.
Разве это верность, о падишах?
Такова разве дружба, и любовь такова ли?
На подобное не способен даже неверный, быть самому мне неверным, если лгу.
За что казнил ты меня?
Зачем голову отрубил, вверх ногами повесил?
Не хочу смотреть на тебя,
до самого Дня Суда не прощу.
Когда же придёт День Суда,
Господь за меня тебе отомстит».
Услышав от того луноликого такие слова,
шах сразу проснулся с переполненным кровью сердцем.
Охватило его душу желание,
тяжесть на сердце начала усиливаться.
Совсем себя потерял, разум утратил,
ослабел от бесконечной печали.
Стал вести себя, как сумасшедший,
и беспрестанно рыдал.
«О моя душа, моё сердце, бедняжка, — восклицал он, —
от твоего горя перевернулись мои сердце с душою.
О ты, из-за меня страдавший,
затем моей жертвой ставший,
никто, как я, не уничтожил себя
и не сделал своими руками того, что я натворил.
Если я окровавлен, то по заслугам,
ибо убил я возлюбленного своего.
Смотри, где бы ты ни был, мой мальчик,
не перечеркни наше знакомство, о мальчик.
Я был подл, но ты не делай подобного,
ибо я совершил скверное в отношении себя.
Я в такой трудности и печали из-за тебя,
что посыпаю землёй голову из-за тебя.
Где искать тебя, о моя душа!
Пощади моё изумлённое сердце.
Если ты страдал от меня, неверного,
то ты — верный, не мучай меня.
Если по ошибке пролил твою кровь,
сколько крови моей души, о мой мальчик, прольёшь?
В пьяном угаре этот грех совершил
и за это ударен судьбой.
Раз ты мир покинул раньше меня,
как могу я здесь жить продолжать?
Без тебя я себя потерял и теряю,
мне осталось несколько мгновений жизни.
Вот-вот умрёт шахрияр,
чтобы жизнью заплатить за пролитую кровь.
Не боюсь я смерти своей,
но боюсь я зла своего.
Даже если вечно душа моя будет просить прощения,
то за этот грех просить пощады не сможет она.
Лучше было бы сразу голову мечом отрубить,
чтобы исчезла из сердца боль сожаления.
О Творец! Сгорело в этом изумлении сердце,
и сгорел полностью в сожалении.
Не хватает терпения переносить разлуку,
сколько ещё душе гореть от желания?
Возьми мою душу из милости, о Справедливый,
ибо иссякло у меня терпение».
Говорил он эти слова, пока не умолк
и в своём молчании утратил сознание.
Наконец пришёл гонец милости,
наступил черёд благодарить после жалоб —
когда боль падишаха перешагнула пороги возможного,
скрытно там появился визирь.
Затем он ушёл, тайком нарядил мальчика
и направил его к падишаху.
Вышел тот из-за занавеса как луна из-за облака,
подошёл к нему с мечом и саваном.
Пал на колени перед шахрияром,
проливая слёзы дождём.
Шах мира увидал ту луну.
Чтобы его состояние описать, нет слов у меня.
Шах пал на землю. Мальчик — весь в слёзы.
Никто не знает, как это чудо произошло.
Последующее неописуемо, если пробовать рассказать,
ибо дно жемчужины непробиваемо.
Едва пришёл шах в себя после разлуки,
отправились в особые покои оба весело.
Дальше — тайна, никому не известная,
не место здесь посторонним глазам.
Тот рассказал — услышал другой,
слепой видел то состояние, а глухой его слушал.
Кто я, чтобы это описывать?
И если возьмусь, то подпишу себе приговор,
если неуклюже расскажу эту повесть.
Или же надо молчать, вот и лишился я выхода.
Если сверху снизойдёт вдохновение,
сразу запечатлеется во мне и дальнейшее.
Но если нет знания даже размером и с кончик волоса,
то, кроме молчания, нет здесь иного мне выхода.
Нет ценней, чем безмолвие, украшения
для меча языка.
И хоть лилия обладает десятью и более языками,
но в молчание она влюблена.
Тут и рассказу конец,
пора к делу, сколько можно витийствовать, всё!