В один из дней позвонил отец. Сухой и мертвый голос сообщил о возможности встретиться. Улыбка, перемешанная с ноющей тоской и нетерпением закрутились в вихре, отдалив всё остальное ну на очень далекое расстояние. Наконец-то я вновь могу его увидеть.
Предупредив заранее Диму, что завтра не приду на учебу, с утра собрал вещи и двинулся в сторону автовокзала.
Я пришел на пятнадцать минут раньше, чем того требовало расписание. И это было правильным решением! Практически сразу же после моего появления, подъехал нужный автобус.
Как только люди расселись по своим местам, разложив огромные сумки и котомки, старый «Пазик» двинулся за черту города, нарушая тишину и одиночество дорог. Казалось, что мы единственные едущие по тонкой тропинке меж двух лесных стен.
Немного поспав, обнаружил себя уже недалеко от необходимой мне деревушки. Открыв глаза, сделал небольшую разминку шеи и рук, вследствие чего, мои кости сыграли аккомпанемент из хрустящих аккордов. Кроме меня в автобусе остались только пять бабушек и двое дедушек. Причем они ехали дружно, собравшись в кучку впереди автобуса, тихо общаясь, будто боялись меня разбудить. И каково было мое удивление, что они, увидев мою разминку, начали громче разговаривать.
Я попросил водителя высадить на следующем повороте. В ответ он кивнул, крякнув что-то наподобие «Я и так туда» и повернул на просечную дорогу, поднимая пыль за собой.
Только собрался возмутиться, как увидел впереди нас силуэт башенок и небольших одноэтажных домиков. Без сомнения, перед нами возникла колония — место уничтожения и подавления человека. Хотя создавались такие учреждения совсем для других целей.
Автобус нас довез почти до ворот контрольно-пропускного пункта колонии.
При виде людей в синем камуфляже, вооруженных старенькими калашниковыми, стало немного тревожно. Мой отец где-то недалеко за этими воротами отматывает срок. Ни за что. Просто так. Потому что галочки никто не отменял, и статья всегда есть. Главное, найти человека.
Я вышел из автобуса. Позади послышалось тихое кряхтенье, которое издавала небольшая сгорбившаяся бабушка. При взгляде на нее, сразу возникает ощущение, что это ее не первый визит в места не столь отдаленные.
Доверившись ее опыту, позволил ей пройти вперед, и медленно побрел за ней, попутно разглядывая место отчуждения осужденных нашим гуманным судом. Очарованный унынием и беспросветностью атмосферы, не заметил, как уже стояли у контроль-пропускного пункта.
— Слушаю — резкий голос при виде старушки приобрел добрые и спокойные тона. — Добрый день, баб Надя. К внучку пришли, или снова с начальником встретиться? Говорю сразу, его нет. Начальника нет.
- Я к внуку… с внуком хочу увидеться — ее голос был также скрипуч и медлителен, как и все движения.
— А Вы куда? — синий камуфляж обратился ко мне.
— Здравствуйте. Я поведать своего отца, встреча назначена — повторяя за баб Надей, в окошко протянул свой паспорт. В ответ возникло шуршание бумажками, а затем паспорт вновь оказался в моих руках.
Автоматчик махнул рукой, и мы двинулись дальше.
Синий камуфляж и бабушка болтали так, словно были знакомы уже много лет. Словно конвоир является другом ее внука. Словно он встретился с бабой Надей не у ворот места лишения свободы, а во дворе родного дома.
Ворота открылись и бабушка с автоматчиком исчезли за ними. Меня же дальше не пустили.
— Гражданин, проходите в двери справа через дежурного — громкий голос возник из ниоткуда, и тут же пропал.
Увидев дверь, о которой идет речь, я прошел внутрь. Там меня уже ждали двое. Один стоял возле двери, с любопытством разглядывая меня, а другой сидел за столом, глядя с явной наглостью и злостью на лице.
— Добрый день… Хочу встретиться с Сибиряковым Евгением Михайловичем, 1955 года рождения. У нас назначена встреча.
— Выложите все вещи в лоток, паспорт положите на стол и пройдите через рамку.
Повинуясь, я вытащил все содержимое карманов и прошел через рамку. После осмотра пришлось немного подождать, пока сидящий сотрудник закончит организационные вопросы. Отвращение ко всему проходящему медленно-медленно поглощало меня, окутывала вуалью, пронизывающей нервные окончания.
— Можешь идти. Леха, проведи его в комнату для коротких встреч № 2.
Ничего не сказав, до этого стоящий сотрудник посмотрел беглым взглядом на меня, и вышел из комнаты, даже не дождавшись, как я начну за ним поспевать.
Сырые серые коридоры, пахнущие мужским потом, тянулись длинной змейкой, вызывая все большее и большее отвращение.
После пятиминутной ходьбы и ожиданий, меня отвели в комнату для свиданий. По пути встретилась баба Надя, которая медленно шла и плакала. Рядом провожал ее тот самый сотрудник, встретивший нас на входе в колонию.
— Баб Надя, он исправиться. В следующий раз удовлетворят условно-досрочное освобождение. И наркоту он бросит скоро. Его ведь на учет поставили, и он добровольно лечиться начал. А еще ходатайство у начальника лежит на поощрение…
Он пытался утешить ее. На душе становилось противней, голова наполнялась тяжелым туманом. Разве тут могут помочь слова утешения?
Железная дверь со скрипом отворилась, конвоир приказал зайти внутрь. Я зашел в темное помещение с небольшой форточкой, которая едва-едва пропускала солнечный свет, а за столом в комнате сидел отец.
Он был худым, изможденным, осунувшееся лицо было в покраснениях, явно свидетельствующих об ударах.
Отец всем своим видом изображал улыбку. Все нутро говорило о том, что он на самом деле рад был меня видеть, но передо мной был сломанный человек. Туман в голове усиливался. Хотелось сломать все, что вижу, разобрать стены. Чтобы не было никакого признака существования колонии.
Отец тяжело встал и медленно подошел ко мне. Десять минут лишь стояли и обнимались. Не проронив и слова, мы разжали объятия и сели за стол.
Тишина царила в полумраке, а два соскучившихся человека смотрели друг на друга и молчали. В этот момент наши взгляды издавали такое тепло, которое невозможно передать словами.
— Как учеба? — нарушил тишину Отец. Голос скрипел и отдавал глухим гулом, идущим откуда-то из глубины его тела. Судя по всему, немного приболел.
— Все хорошо, все получается. У тебя как дела?
— Потихоньку. Еще немного, и буду ходатайствовать об условно-досрочном освобождении или о замене наказания.
— Его удовлетворят, несомненно. У тебя ведь только поощрения, взысканий не было никаких?
— Все верно, сынок. Какой же ты у меня умный стал в своем университете — Отец попробовал посмеяться, но от выдавливаемого смеха становилось лишь плохо. Хотелось просто взять и забрать его с собой — но у нас тут администрация с закосом. Перед рассмотрением могут и взыскание влепить.
Не ростки, а целые деревья отвращения порождали все больше и больше ветвей.
— Понятно — я взял за руку отца — но тебе обязательно удовлетворят. К тебе же не к чему придраться. Ты будешь внимательней всего в дни ожидания рассмотрения.
Отец ничего не ответил.
— Как кормят?
— Хорошо, не жалуюсь.
— А откуда у тебя синяк на лице?
— Упал — самый родной человек снова выдавил улыбку. Сейчас точно начну буянить и ломать стены. Какой упал? Тебя били. Тебя бьют. Почему ты мне ничего не говоришь? Почему ты не обжаловал приговор? Почему ты позволил повесить на себя преступление? Ты слабый, Отец?
— Понятно — мой голос был настолько тих, что нельзя дать гарантий, что его хоть кто-то мог вообще услышать — рад тебя видеть.
— И я.
Наступила тишина, но от этой тишины не становилось неуютно или неловко. Она была настоящей. Правильной.
Я посмотрел в глаза отцу, и услышал в голове голос, полный боли, усталости и грусти. Это был настоящий голос, с правдивыми чувствами и эмоциями, без обмана и выдавливаемой лжи.
Мы еще долгое время сидели и смотрели друг на друга, болтая на разные пустые темы, через которые мы делились друг с другом внутренним теплом и любовью. Я рассказал ему все, что происходило за решеткой, как проходит моя учеба, и какие планы на жизнь. Чем больше говорил, тем сильнее отец начинал светиться и становиться похожим на человека. Видя, как как жизнь возвращается в просевшие серые глаза отца, язык болтал и болтал, не умолкая, стараясь удлинить время радости и покоя. Невозможно остановиться. Когда видишь, как мои речи уводят его душу туда — за решетку, где тоскует его нетронутая часть души. Она ждет его дома.
— Время — злой голос прервал наш разговор.
Дверь заскрипела и открылась. Меня вывели наружу, а отца оставили в комнате встреч. Перед тем, как уйти, я взглянул на отца. На меня снова смотрело что-то серое, сломленное и уставшее, но где-то в центре его зрачков виднелась маленькая искра, подпитываемая моими рассказами и энергией. Искру, что будет тешить и давать ему сил еще какое-то время. Теплая улыбка радости возникла на моем лице.