Он взял ее за локоть.
— Спасибо, — сказал он. — Немногие предлагают грацию. Я бы последовал твоему примеру, если бы мог.
— У тебя есть твоя работа, — сказала Чимойз, — а у меня своя.
Он провел ее наверх к палатке, мимо Посвященных, которые в огромном количестве лежали вокруг входа, как раненные на жутком поле боя. Стоны людей были похожи на стоны ветра в скалах, а рядом сверчки начинали свои ночные песнопения. Запах тушеного мяса доносился с полей.
— Скажи, — спросил способствующий, — ты случайно не знакома с Королем Земли?
Он отбросил входную завесу красного павильона.
— Я знаю его и люблю, — сказала Чимойз. Она знала, что он хотел услышать.
— Хорошо, — прохрипел способствующий. — Хорошо. Думай о своей любви к нему во время передачи дара. Думай только об этом. Ты сможешь?
Она вошла в павильон. Только одна свеча горела в центре маленького помещения, сияя, как звезда. На матраце, скорчившись в позе зародыша, лежала молодая женщина. Каждый мускул ее тела был напряжен и застыл в неподвижности. Пальцы были сжаты в кулаки, и лицо искажено гримасой боли. Даже ее веки были плотно сжаты и не могли расслабиться. Она дышала с присвистом, неглубоко, не имея возможности вдохнуть больше воздуха.
Способствующий остановился, дав Чимойз возможность разглядеть женщину.
— Это Бриэль. Она была танцовщицей на постоялом дворе замка Гроверман, прежде чем подарила свою грацию нашему королю. Она послужит вектором. Отдавая грацию ей, ты передашь ее своему королю.
— Я поняла, — сказала Чимойз.
— Ты знаешь, как будешь выглядеть через несколько минут, если не откажешься, — сказал он извиняющимся тоном. — Ты решаешься?
Чимойз знала, что скрученные в узел мышцы — это не самое худшее. Передача дара грации затрагивала внутренности. Первые несколько недель будут очень тяжелыми. С этого момента она сможет есть только бульон и жидкий суп.
— Я перенесу это с радостью, — сказала Чимойз.
— Хорошо, — сказал способствующий. — Хорошая девочка.
Он подошел к небольшой кучке печатей силы и вытащил одну, поднес ненадолго к свече, изучая руну на ее верхнем конце. Она выглядела как крошечное, выжженное железом клеймо. Он, видимо, нашел какую-то неточность, потому что вытащил маленький тупой инструмент и начал давить на один край руны.
— Прости, что приходится ждать, — извинился он. — Кровяной металл легко гнется и часто повреждается во время перевозки.
— Я понимаю, — сказала Чимойз.
Чимойз смотрела на Бриэль. Если не считать свистящего дыхания, Бриэль почти не подавала признаков жизни. Чимойз заметила слезу, вытекшую из одного глаза. Это больно — быть так сжатой, поняла она. Отдавать дар грации — это пытка.
Когда способствующий закончил свое дело, он бросил взгляд на Чимойз.
— Теперь, — сказал он, — я хочу, чтобы ты смотрела на свечу.
Чимойз взглянула на свечу, затем ее внимание снова вернулось к Бриэль. Прежде, каждый раз, когда она видела церемонию дарения, потенциальный Посвященный пристально смотрел на лорда, который получит дар.
— Нет, не смотри на нее, — предупредил способствующий. — Сосредоточь взгляд на свече. Смотри на свет.
Конечно, Чимойз понимала. Мы смотрим на наших лордов, потому что они красивы с их дарами обаяния и это облетает нам отдачу себя. Но пристально глядеть на жалкий вектор — это только выбьет из колеи потенциального Посвященного.
Чимойз смотрела на свечу, в то время как способствующий начал петь глубоким голосом. Она не могла разобрать слова. Насколько она знала, это были просто звуки. Но это были звуки, которые подбадривали ее и заставляли ее желать отдать себя. Она могла чувствовать, как острое желание нарастает, словно могучее пламя.
Пламя свечи мерцало и рвалось, когда способствующий несколько раз обошел комнату по кругу, а затем наложил печать силы на руку Чимойз.
Это прикосновение потрясло все ее существо. Она часто слышала о «поцелуе печати силы». Поэтому она представляла себе, что прикосновение металла сначала должно быть нежным и чувственным. Но это не был поцелуй. Вместо этого она почувствовала, словно печать силы — пиявка, которая впилась своим круглым ртом в ее кожу и начала высасывать что-то жизненно важное из нее.
Как только печать силы прикоснулась к ней, Чимойз почувствовала жар в голове, а подвижность ее мышц исчезла. Правый бицепс свела такая сильная судорога, что у нее перехватило дыхание.
Она отдавала себя, заставляла себя думать о Габорне в час его нужды. Пламя свечи металось, как язык змеи, и она смотрела на него, стараясь не замечать навязчивый звук пения способствующего. Снаружи, в городе, она слышала крики петухов, поющих серенады закату.