Эти выводы косвенно подтвердила реакция их телохранителей и пилота – стоило Императрице раздраженно взмахнуть рукой, как первых сдуло из проема боковой двери, а второй торопливо развернул «Хищник» на сто восемьдесят градусов. Видимо, пытаясь показать, что уже летит домой.
Пока мы добирались до лифта, обе дамы угрюмо молчали. А после того, как вошли в кабинку, зачем-то вспомнили о приличиях – Белкина дотронулась до моего предплечья, дождалась, пока я на нее посмотрю, и виновато вздохнула, а Романова хрипло извинилась:
- Я в диком бешенстве. Могу себя повести неадекватно. Заранее прошу прощения. И-и-и… что у нас в программе?
- Не очень жаркая сауна… - ответил я и счел необходимым уточнить: - В компании Забавы, Даши и меня.
- Самое оно… - после недолгих раздумий заявила Императрица, первой вышла в коридор, повернула налево и изобразила планетарный танк. В смысле, сорвалась с места так резко и уверенно, будто шла в атаку.
Приблизительно в том же режиме она «пообщалась» с Беклемишевой и Федосеевой – обнаружив их стоящими перед открытой дверью ее любимой раздевалки, требовательно мотнула головой, то ли предлагая составить им компанию, то ли приказывая это, первой сорвалась с места и раздраженно рванула «липучки» на платье еще до того, как переступила через порог.
Судя по тому, что все четверо вышли наружу от силы минуты через три, подбирать новые купальники и ждать доставки Романова с Белкиной были не в состоянии. Видеть их замотанными в простыни было непривычно, но я сделал вид, что все нормально, пропустил дам вперед и пристроился следом. А в сауне последовал их примеру, то есть, не лег, а сел. На нижнюю полку. И прислонился к верхней.
Первые минут десять мы только грелись. Не могу сказать, что молчание было комфортным, но, вне всякого сомнения, женщин потихоньку отпускало, поэтому я смиренно ждал. И, в конце концов, дождался саркастичного признания Императрицы:
- Семейные разборки, можно сказать, удались…
- Нормального разговора не получилось: ублюдки, которых мы воспитали, отказывались понимать, что мы им говорили! – как-то резковато продолжила Белкина. – Упирались даже тогда, когда Петр зачитал соответствующие статьи Уголовного Уложения и заявил, что каждый из них честно заслужил шесть лет тюрьмы.
- И тут у меня сорвало крышу. Напрочь… - криво усмехнулась Романова.
- В итоге у Мирослава сломаны челюсть, левая рука и несколько ребер, а у Лени нос, обе ключицы и колено… - прокомментировала ее подруга.
Я и раньше догадывался, что Императрица достаточно жесткая личность, но от этой новости потерял дар речи. А когда услышал ее дополнение, совсем другими глазами посмотрел и на «мягкую и домашнюю» Татьяну Константиновну:
- Таня тоже отличилась – отбила сыну гениталии, а потом дала слово, что в следующий раз, когда они решат принудить к близости какую-нибудь девушку, кастрирует обоих к чертовой матери.
Дальше было еще «интереснее»: покалеченный, но не сдавшийся Мирослав решил проявить характер и поинтересовался у матери, не проще ли ей сказать, что их с Леонидом для нее уже НЕТ. В результате озверевший Император ударом кулака отправил сына в нокаут, вытолкал обеих супруг из комнаты от греха подальше и связался со мной.
- В общем, радоваться нечему… - угрюмо подытожила Белкина. И заставила подругу «возмутиться»:
- Почему это? Петя обещал перевести сыновей в военную академию закрытого типа; Забава с Дашей основательно проредили ряды шушеры, крутившейся возле них; свадьба Мирослава с Куракиной переносится на неопределенный срок; место, в которое нас «сослали», в разы комфортнее, чем дворец. В общем, осталось как-нибудь расслабиться. А то меня до сих пор трясет…
- Можем сделать вам массаж… - предложила Федосеева.
Женщины задумчиво переглянулись и кивнули. А когда я встал и качнулся к выходу, убедили остаться:
- Мы еще не договорили, поэтому можешь лечь на полку лицом вниз и смотреть в стену.
Следующие четверть часа в сауне было тихо – Даша, сбегавшая за массажным маслом, «оседлала» Анну Николаевну и вдумчиво разминала ей плечи, Забава мяла Татьяну Константиновну, а я, закрыв глаза, пересматривал отдельные фрагменты только что закончившегося разговора и анализировал как слова, так и самые незначительные нюансы поведения обеих женщин. А еще удивлялся. Чему? Сильнее всего реакции Романовых на «шалости» сыновей: улетая из дворца по настоятельной просьбе Императора, лишь немного не дотягивающей до прямого приказа, я был уверен, что более-менее серьезно пострадает только четверка «стрелочников», а истинные виновники «интриги» отделаются малой кровью. Чуть меньше дурел от жесткости, последовательности и бескомпромиссности обеих старших подруг: вместо того, чтобы воспитывать сыновей мягкими увещеваниями, горькими слезами или стенаниями, как сделало бы большинство «добрых мам», они не побоялись показаться «злыми»; не изменили принципам даже в столь неоднозначной ситуации, как эта, и считали правильным решение мужа изменить ближайшее будущее Мирослава и Леонида.