Да, кстати. Я постоянно вспоминаю Олена, а вы и не знаете, о ком идет речь. Конрад Адольф Алоизиус Франц Мария Иосиф Губертус, господин фон Олен и Адлерсон, доктор политических наук, родился 6 октября 1896 года в Рейхене… с 1 апреля 1940 года майор, служил в 9-й танковой дивизии, с июня 1941 года полковник в частях резерва 178-й танковой дивизии. Как видите, опытный вояка, не какой-нибудь зеленый юнец. Начальник тех, что атаковали нас.
Я говорю, тех, что атаковали нас. Но и в этом смысле тоже сплошная путаница, никакой ясности. Существует масса сообщений, донесений, слухов, взглядов, мнений, полуправд, заключений, а в последнее время уже и документов.
Я уже упоминал Donnerschlag. Легенда.
Другие говорят, что на Стречно шла 18-я бронетанковая дивизия СС. Но эта дивизия находилась тогда у Нового Сонча и получила приказ выделить ударную группу штурмбаннфюрера Шефера, перейти границу в ночь на 31 августа в направлении на Кежмарок, Попрад и пробиться на Липтов, что ей и удалось, так что оказаться у Жилины она никак не могла.
Следующие утверждают, что против нас выступила группа полковника Юнга, хотя никто из нас никогда о нем не слышал. В архивах, однако, сохранилось телетайпное донесение генерал-майора Ксиландера штабу группы армий «Гейнрики» в Собраницах, в котором он 30 августа сообщает, что немцы сконцентрировали в Словакии две ударные группы. Первая — полковника фон Олена, состоящая из 82-го резервного бронетанкового полка, учебно-тренировочных батальонов ополчения II/1 и I/8, боевой группы «Сеница», 1-й роты 373-го батальона ополчения и резервной танковой роты; она продвигалась из района Поважской Быстрицы через Дольны Гричов на Жилину и Врутки. Вторая — ударная группа полковника Юнга, состоявшая из штабной роты 86-го танкового полка, одной роты, одного взвода связи, взвода саперов, взвода тяжелых пулеметов 13-го резервного бронетанкового батальона и 8-й роты истребителей танков, переведенной сюда из района Чадца для атаки на Жилину. Эти части входили в 178-ю танковую дивизию, дислоцированную в Тешине, которая была «под рукой», и их передвинули на Кисуцу через Яблунков.
Это — одно-единственное сообщение о Юнге. На сцене остается лишь Олен, который, как мы знаем, служил в 178-й дивизии. Можно, следовательно, предположить, что эти две ударные группы в Жилине объединились и их командиром стал уже известный нам Конрад Адольф Алоизиус Франц Мария Иосиф Губертус фон Олен.
Правда, тогда я и понятия не имел о том, что знаю о нем сегодня. Все это я выяснил лишь после войны. А в те минуты в мыслях у меня было лишь одно: любой ценой противостоять его бешеному натиску, выиграть время, бросить против него все, мобилизовать резервы. Момент внезапности и быстрота — решающие элементы немецкого военного мышления — были, как он считал, его козырями, а я во что бы то ни стало должен был их побить. То есть задержать, притормозить, замедлить продвижение, раздробить, разбить на части его силы, отбить ударные волны, наступавшие на нас, выиграть время.
Надеяться мне оставалось только на себя. На то, что у меня было. Но из тыла уже шли подкрепления. Пришли из Мартина подразделения слушателей военного училища и школы оружейников. Дисциплинированно, в боевом строю, прибыли два ударных батальона из восточной Словакии, некоторое время назад посланные в Турец для борьбы с партизанами. Приходили жандармы. Примчалась дюжина мотоциклистов. Явились артиллеристы, у них было около двадцати орудий. Прибыли танки, старая довоенная рухлядь, годные лишь для полигона, но и то слава богу, хоть какие никакие, а все же танки. Десять легких, четыре средних, жаль только, что обученных экипажей было не больше пяти. На них воевали резервисты, средний возраст, хорошо обученные, ну и новобранцы, которые, как говорится, и из винтовки еще не выстрелили, пороху не нюхали.
И я — не делая никакого различия — направлял их на все боевые участки, где на нас нажимал Олен, я пополнял ими обескровленные подразделения, формировал из них и из беглецов, задержанных полевой жандармерией, новые части, восполнял потери. К сожалению, очень большие. Вскоре, уже на третий день, погиб капитан Репашский, моя опора. Его тяжело ранило осколком мины — в голову и в ногу, через день он умер. На войне, как говорят, жизнь подобна мгновению. И в мирной жизни люди умирают, но на войне быстрее. Наверно. Но если б тогда был жив Репашский, многое было бы по-иному. Он всегда умел взять на себя ответственность, не перекладывал ее на плечи других. Ни за то, что было, ни за то, что предстояло. Он думал прежде всего о солдатах, об их жизнях, которые всегда в руках командира, когда он в важные минуты принимает решение — без приказов, без предписаний, без распоряжений. Поэтому солдаты верили ему, шли за ним, когда он вел их в атаку или удерживал позиции.