После налета он вернулся. Глаза были совсем другие. И совсем другое выражение лица. Не было и следа отчаяния, охватившего его тогда. В них читалось скорее удовлетворение — как у человека, который понял, что наконец свел счеты.
— Капитан, — повторил я ему, — не знаю, поняли ли вы меня. Я приказал вам вернуться в Склабиню. Там вы снова обретете форму.
Он не произнес ни слова. Лишь выпрямился, приложил руку к фуражке и вышел в эту каменную пустоту. Было слышно, что уже приходят машины; разворачиваясь на шоссе, шоферы переключают скорости. Французы забрались в кузовы машин, колеса взвихрили пыль. Когда она улеглась, дорога уже была пустынна.
Мне не пристало давать оценку этому бою: это значило бы давать оценку самому себе. Но я совершенно определенно могу сказать одно: за Стречно мы боролись до последнего. Ибо лишь то потеряно, от чего мы отказались, как сказал бы мой учитель латинского языка. А мы не потеряли Стречно. Мы только отступили. Мы не сдали его, как другие сдали Нитру. Там немцы постучали в ворота казарм и через минуту пили с начальником гарнизона сливовицу. Или Тренчин: начальник гарнизона бежал, бросив гарнизон на произвол судьбы, выдал его немцам. Или Поважска Быстрица: начальник гарнизона, когда я звонил из Жилины, прося его оказать помощь, настаивал, чтобы я сказал, от чьего имени я говорю, и, когда снова повторил это, я крикнул: «Осел! От имени родины и Словакии!» — и бросил трубку.
После войны я читал немецкие донесения. Они подтвердили мое мнение, что нам удалось задержать противника. По донесениям Олена, ситуация для него развивалась следующим образом:
31 августа:
«Достигли Стречно. В связи со сложностью рельефа и завалами продвижение замедлено. Рассчитываем на приход других подразделений со стороны Тренчина».
2 сентября, 17.00:
«Неприятель продолжает упорно сопротивляться русским боевым способом во главе с комиссарами в районе Вруток. По данным, полученным от пленных, у противника, кроме словацких частей, есть и русские, и французы, англичане и чехи. Для продолжения операций и разгрома вражеского повстанческого движения сейчас безусловно необходимо перебазировать сюда новые боеспособные части, которые должны быть хорошо вооружены, необходима также артиллерия».
Когда я читал эти строки, у меня сильно забилось сердце. Да, в донесении было написано черным по белому:
«Для продолжения операций безусловно необходимо перебазировать новые боеспособные части».
Чтобы вообще продвинуться, ему необходимо было подкрепление. И каждое следующее донесение повторяло это требование, а также отмечало и вновь прибывшие части: остатки 708-й бронетанковой дивизии прямо с учебного плаца в Малацках, 983-й батальон ополчения, батальон 1009, половину батальона 1008, роту такую, роту этакую, всех — с бору да по сосенке.
Из этого-то и слепили дивизию. С многозначительным названием «Татра».
Это была наша сатисфакция: немцам не удалось продвинуться дальше.
Таким образом, не ударная группа Олена, которой надлежало парадным маршем войти в Мартин, а дивизия «Татра». В ней Олен растаял как туман.
Командир, заменивший его, был генерал. Пруссак. Фридрих-Вильгельм Алексис фон Лоепер… Родился в 1888 году. С 1940 года генерал-лейтенант. Участвовал в нападении на Польшу и Советский Союз как командир 1-й дивизии, входившей в состав 2-й танковой армии группы «Центр». С 1942 года командир 81-й, позднее — 10-й пехотной дивизии, а с 1 мая того же года — командир 178-й резервной танковой дивизии в Тешине, откуда его откомандировали в район Вруток.
В первом донесении 6 сентября он сообщал: «В районе севернее Мартина упорное сопротивление неприятеля под командованием русского генерала, численность неприятеля 3—5 тысяч человек». Он доносил, что этот неприятель «в утренние часы предпринял несколько атак». Он доносил о «сильном давлении неприятеля». Доносил об «улучшающемся, даже хорошем вооружении неприятеля». Доносил о своих потерях — 31 убитый, 144 раненых. О «тяжелых кровавых потерях противника и его атаках», которые он отразил.