Да, это уже была война, Лоепер ломал об нас зубы.
Друг другу противостояло два войска.
Не за четыре дня, как они обещали Гиммлеру, а только за двадцать четыре смогли немцы преодолеть этот участок; целых двадцать четыре дня этот участок, где, собственно, началось восстание, приковывал к себе большую часть сил врага.
Вначале уже я упоминал, что не люблю красивые и пышные фразы. Я за то, чтобы говорить о том, что было, а не то, что кажется. Этому научила меня жизнь. Отец был общинный сторож, нас было пятеро детей, голодных ртов; в такой семье не до сказок. И когда я слышу их, я только махну рукой.
Поэтому я и рассказал только то, что я видел.
Как я это видел.
КАДЕТ
28 июня 1939. Окончена учеба. Покидаю восьмой «Б» гимназии в Новом Месте над Вагом. У мамы слезы на глазах. Отец? Погиб в первую мировую. На итальянском фронте. Из фронтового дневника, оставшегося после него, перед моими глазами возникает его образ. Каменщик. Панславист. Непокорный гражданин. Враг Австро-Венгрии. И я все время стремился подражать ему. Отсюда эти вечные конфликты с людаками. Поэтому и кирпич бросили мне в голову католики из «Орла», когда я помогал организовать у нас в селе «Спортивное общество рабочих». Поэтому и директор гимназии заметил в мой адрес: «Образованные большевики нам не нужны».
10 июля. Меня приняли в Дунайское пароходство. Я кадет, младший офицер. Золотые погоны, якорь на фуражке. Моя мечта исполнилась. Дунай, река восьми европейских стран, шумные порты, ночные рейсы, суда, разрезающие волны, веселые кабачки, музыка — все это у меня впереди. Но, к сожалению, мечта исполняется в минуты, когда флагманский корабль «Чехословакия» погружается в море фашизма. Глубины его не знает никто, никто не видит дна и не имеет понятия, кто поднимет со дна обломки корабля и когда наступит тот день. Гардисты привели в отчаяние мать, устроив в квартире обыск. Перевернули все вверх ногами. Забрали книги и бумаги, касающиеся «Спортивного общества рабочих».
27 августа. Братиславский порт. Вхожу на палубу. Это судно называется «Грон». Мое четвертое судно. «Пан кадет, — докладывает дежурный матрос, — на почте в порту вам есть письмо из военного ведомства. Вас искали уже два раза».
— Ладно, схожу за ним, — бормочу я, но знаю, что не пойду за этим письмом. Мне двадцать лет. И господа из военного ведомства могут послать мне только повестку о призыве. Все во мне восстает, все бунтует. Я буду солдатом словацкого государства?
Схожу на берег, будто бы на почту. Ноги отяжелели, словно гири к ним привязаны. Решено: письмо я получать не буду. А если вдруг спросят или станут расследовать, скажу, что было закрыто. На всякий случай. Вот так. Этому Тисо я служить не намерен. Возвращаюсь опять на «Грон». После обеда мы поднимаем якорь. Комарно. Будапешт. Могач. Жандармы с петушиными перьями на фуражках. Эти по требованию из Братиславы еще могут задержать меня и отправить назад, в Словакию. Потому я и придумал эту версию с закрытой почтой на всякий случай. Они осматривают судно всю ночь. И лишь утром дают разрешение на отплытие. Возвращают все матросские книжки. И мою! Внешне я равнодушен, спокоен, а внутри весь горю. Пронесло! Спустя несколько часов мы поднимаем на передней мачте югославский флаг. Наконец-то! Я дышу полной грудью. И весь дрожу. Свобода!
31 августа. Поздно вечером — Белград. Левый прожектор «Грона» ощупывает мост Александра. Мы пришвартовываемся. Бросаем якорь… Доброй ночи, Белград!
1 сентября. «Пан кадет, вас вызывают к управляющему!» Я не теряю времени. В каюте и капитан. Он, как и все остальные, взволнованно склонился над приемником. Крутят ручки настройки. Все станции заполняют эфир зловещим сообщением: немцы напали на Польшу. Я спешу в каюту за матроской и бескозыркой. Выхожу на берег. И иду прямо во французское посольство. А там уже трое таких, как я. Чехи. Они бежали из протектората. Не могут договориться с французами. Я — и от их имени — говорю на ломаном гимназическом французском: «Мы чехословацкие граждане. Мы верим, что Франция выполнит свои обязательства в отношении Польши. Мы хотим помочь. Мы против Гитлера».