— Поедешь с легкоранеными через Мартинские полонины в Турец. Тем более что ты чех, а тут у нас одни словаки; ты должен где-нибудь доложиться, лучше всего в штабе в Мартине.
Так я попал в Турец — и прямо в Склабиню. Там суматоха, все вверх ногами, докладывать было некому, мне только сказали: «Винтовка у тебя есть, патроны тоже, вот и хорошо. Ступай к суворовцам». Определили меня, не успел я и оглянуться, а уже приказ: построиться, и на грузовых машинах айда к Дубной Скале. И там я увидел французов. Их командира, офицеров, которые погибли, солдат и «татру». У меня даже сердце подпрыгнуло. Я не верил собственным глазам. Превосходная тридцатка, мечта каждого таксиста, прочная, надежная, шестиместная, кузов толщиной в полтора миллиметра, двадцать четыре лошадиные силы. Она стояла перед каменоломней. Остравский номер, капот открыт, и в моторе кто-то копается. Потом он сел за руль и пытался завести мотор. Машина никак не реагировала. И так это повторилось несколько раз. Абсолютно ясный случай. Ток был, но он шел только в распределитель. Надо было посмотреть, не повреждена ли изоляция приводного кабеля или там замыкание прерывателя, но этот человек делал явно не то. Я не удержался и подошел. Предложил ему: «Можно взглянуть?» Он поднял голову и забормотал что-то, наверняка не по-словацки и не по-чешски. Ну, тогда я ему повторю, подумал я, может, он из-за этой стрельбы и взрывов не понял. И он что-то мне проворчал, но теперь было ясно — это француз. А я по-французски ни бум-бум! Единственный язык, на котором я говорю как по-чешски, это немецкий. Что ж, попытка не пытка, я попробовал объясниться по-немецки. И он ухватился. Говорил через пень колоду, но мы все же договорились. Говорю ему: это распределитель. Он не понял, но пустил меня к мотору. Я не ошибся. Дело было в изоляции. Не успел он насчитать до ста, как машина завелась.
— Ты специалист? — спросил он.
— Я выучился на механика. Работал на заводе.
— А машину водить умеешь?
— Еще как! — Сердце у меня забилось в надежде.
— Ну тогда подожди у машины. — Француз убежал в каменоломню, а через минуту вернулся. — Ты останешься у нас. Будешь водить эту машину.
С той минуты я стал шофером французов. У меня и флажок был на капоте. Восстание, война, обязанности поглотили меня целиком. С французами я ездил по их трассам и днем и ночью, на фронт, в разведку, в тыл, возил раненых; когда было надо, я мог погрузить и пятнадцать человек, шестерых на крышу. Меня посылали и с провиантом, и со снаряжением, боеприпасами, и иногда мне начинало казаться, что я что-то вроде «прислуги для всего», как говорят немцы, этакий Фигаро, «Шофертатра сюда, Шофертатра туда!». То кричит лейтенант Леман. Шофертатра! То приказывает сержант Ардитти. Шофертатра! Что-то требовал прапорщик Лефурк, на чем-то настаивал ротмистр Корнебуа. Что-то хотел отвезти Жихар. Сержант забил всю машину винтовками. «Шофертатра! Ну, давай! Слушай! Где ты пропадаешь? Поди сюда! Живо! Эй, Шофертатра!» Но все это не могло омрачить и малейшей тенью то огромное счастье, от которого у меня перехватывало дух, — я воевал против немцев, да еще за рулем «татры».
Трудности сначала возникли только с именем и фамилией. Адольф Вьержмиржовский. В общем-то проблемы с этим у меня были и дома, в немецкой школе; учителям в лучшем случае удавалось извлечь лишь звуки, похожие на что-то вроде «Фермирофски». После нескольких отчаянных попыток в первые дни, когда я догадывался, что зовут или ищут меня, а не кого другого, потому что сумел расшифровать жесты, кто-то крикнул: «Шофертатра!» Я оглянулся и подошел к нему. И это был выход из положения. Для всех. Для них и для меня. И это «Шофертатра» так и осталось. До конца. И тогда, когда я лишился «татры».
А это случилось как раз там, в этой несчастной Яновой Леготе. На Сляче мы получили приказ преградить путь в Турец у Гайделя и Гадвиги, но много мы там не навоевали и сразу отправились в Святой Криж. Нас, шоферов, поселили у аптекаря. Я помню все эти запахи, ароматы, я впервые видел фармацевтику с черного хода. Но не успел я даже толком осмотреться, а меня уже вызвали в штаб. «Шофертатра, был приказ, возьмешь Марселя, старшего Галечку, котлы с едой и отвезете их капитану Форестье. Он отправился утром с дозором к Гандловой, должен быть где-нибудь на гребнях над Леготой, ну да на месте увидите. Только осторожно! Немцы проникли за нашу линию и могут оказаться где угодно; это как раз и должна выяснить разведка. Наши будут ждать в Леготе или перед ней. Так что глядеть в оба! Это швабское село. Там всякое может быть. Все, что подозрительно, запомните, а когда вернетесь, сразу же явитесь с докладом!»