Война оскорбляла ее. Но страха она не испытывала. И все же этот выстрел был как дурное предзнаменование.
Она выглянула в окно. Сквозь запотевшие стекла на улице ничего не было видно. Но она услыхала топот ног, смятенные крики, тот беспорядочный гвалт, который поднимался всегда, как только появлялись эти пришельцы с готическими чертами лица и жестоким блеском в глазах.
И тут содрогнулась земля. Утро огласилось взрывом, воздушная волна сорвала двери с петель, пол усеяло осколками. У женщины перехватило дыхание.
— «Господи, неужели они…» — пронзила ее догадка.
Яростно затарахтели пулеметы, винтовки, злобно завыли снаряды, потянуло дымом, мимо дома священника промчались сорвавшиеся с привязи лошади, люди беспорядочно суетились, взывали о помощи, снарядный смерч срывал крыши, вдруг по дороге прогромыхала телега, возница, натянув вожжи, с трудом удерживал понесшую пару в яблоках, все вокруг сотрясалось от взрывов, здание то и дело подбрасывало, словно при землетрясении. Сущий ад!
«Не иначе так выглядит конец света», — подумала она, сунула оставшиеся аптечные принадлежности в сумку и выбежала.
Двор был пуст. Там, где еще незадолго до этого, в дни наступления, дымила полевая кухня и очередь нетерпеливо громыхала котелками, сейчас тлели в золе одни горячие угли, жгучие, как кошачьи глаза. Ни одной живой души. Она переступила через груду стекла и штукатурки, пробежала вдоль завалинки мимо столбов на каменных пятах, завернула за угол здания и вышла на шоссе. Слева, приближаясь, доносилась стрельба. К дому священника мчался какой-то мужчина в расстегнутом пальто, без шляпы и что есть силы кричал: «Палят со стороны Венделинка! Уходите!» Она кинула взгляд в ту сторону. Часового, который днем и ночью стоял у штаба, не видно было. Дверь нотариата открыта, ею поминутно хлопает ветер. Вдоль речки на дороге, окаймленной домами, сломя голову неслись люди. Они были так далеко, что и не разглядишь, солдаты это или селяне. Со стороны костела бил пулемет, а ниже, там, где горбились невзрачные цыганские хибарки, долину сотрясали взрывы. За костелом вверх по косогору тоже бежали люди, скакали одичалые кони, мчался скот. Послышался гул. С той стороны, куда указывал бородатый мужчина, доносился грохот машин, и, хотя их не было видно, от оглушительного грохота просто мороз продирал по коже. Того и гляди вырвутся из-за поворота.
Она замерла посреди дороги, лицо свело от ужаса. Но тут же неведомая сила толкнула ее вперед. Скорей! Согнувшись, перебежала шоссе, спустилась к речке со своими двумя черными сумками. Далеко впереди в отчаянье неслись толпы людей. Ноги у нее увязали в липкой грязи. Она спотыкалась, падала в лужи. Стройная женщина, она еще недавно стеснялась таких унизительных минут, когда можно стать посмешищем. Танки уже вошли в деревню, они урчали перед домом священника, костелом, штабом, пули свистели, но теперь просто так, вслепую, поскольку все уже было кончено. Никто им не отвечал.
Она миновала последние дома. Бежать уже не было сил. Наверху, куда отступали защитники костела, время от времени хлопали выстрелы. Она поспешно оглянулась, ее никто не преследовал, никто не шел по пятам. Как это странно, подумалось, столько света, такой переполох, крик, такая суматоха, и вдруг нигде ни одной живой души, повсюду могильная тишина.
А разве под Ловчей было не то же самое? Перевязочный пункт у часовни, где находился командир, и везде суматоха, пальба, визг. От напряжения голова шла кругом, то и дело подвозили раненых — окровавленных, испуганных, искалеченных. Капитан выделил для охраны бойца с мотоциклом. Когда стрельба приблизилась, он стал настаивать: «Сестра, бросайте все, мы отвезем вас подальше к Крижу!» Но кому она нужна была в Криже, когда бой шел под Ловчей. Она так ему и ответила.
Потом, когда рядом стали рваться мины и свистеть пули, боец крикнул ей: «Сестра, пора сматывать удочки — не то худо будет». А она снова свое: «Мы для того тут и находимся, чтобы помогать!» — «А я из-за такой полоумной бабы погибать не собираюсь!» Он вскочил на мотоцикл, и только его и видели. Немцы забросали деревню снарядами, она вся полыхала, на фоне огня мелькали черные фигуры французов, кто-то прибежал и чего-то требовал. Она уложила свой скарб, а когда подняла голову, вокруг не было ни души. Будто по взмаху волшебного плаща чародея. Она уже хотела было спрятаться в придорожную канаву, когда появился на мотоцикле Богем и стал кричать, где капитан и что она здесь делает, господи прости, ведь все уже отступили. На другом мотоцикле подкатил капитан и глазам своим не поверил, увидев, что она осталась; он велел ей немедленно сесть и уехать, пока не поздно.