— Ты прямая наследница многомиллионного состояния, — Арабский уселся рядом со мной, как-то устало откинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза.
Едва не подавившись злополучной ягодой, я не растерялась и выдала самую глубокомысленную и содержательную фразу, на которую только была способна:
- Э?
Я думала, что до этого у меня были неприятности? Нет, неприятности только начинались.
— Что, прости? — в очередной раз повторила я, не в силах поверить в сказанное. Слова Егора совершенно не укладывались в голове, и у меня практически не оставалось сомнений в том, что он решил всего лишь как следует поиздеваться надо мной. Увы, но серьёзное лицо всё-таки вселяло какую-то долю доверия. — Вы явно с Куницыным на пару чокнулись, раз сочиняли провалы в моем личном деле самостоятельно, прибегая к помощи только лишь бутылки рябиновой настоечки.
— Я не пью такую гадость, — Арабский приоткрыл глаза и талантливо изобразил отвращение к уже одной мысли о неблагородном напитке, а я невольно скривилась и едва слышно фыркнула, неопределенно передергивая озябшими плечами.
— Откуда мне знать, что вы, власть имущие, бухаете?
— И почему я не удивлен, что ты нашла общий язык со своей гоп-бандой? — не удержался от подкола Егор, легко толкнув меня в плечо в каком-то излишне дружелюбном жесте. Я настороженно уставилась на него, как на ядовитую кобру, милостиво согласившуюся стать вечерним украшением вместо модного ожерелья. Арабский издевательски расхохотался.
— Иди к черту, — оскорбленно фыркнула я, поначалу возжелав спихнуть назойливого соседа с дивана, но все-таки передумав даже кончиком мизинца касаться начальника. Все-таки вопрос прикосновений для меня по-прежнему был довольно-таки проблемным: как и в детстве, мне не нравилось, когда меня лишний раз трогали без надобности. Тяжело вздохнув, я всё-таки вернулась к странной, совершенно сюрреалистичной для меня теме. — Я абсолютно точно уверена, что у меня сейчас нет дедушки — он умер ещё до моего рождения. И он уж точно не был миллиардером!
Егор криво усмехнулся, критически осмотрев меня с головы до ног, обутых в невероятно удобные туфли на платформе, с которыми я не рассталась бы даже если бы мне угрожали убийством.
— Может, просто в твой мозг въелась краска для волос и напрочь испортила твою память?
— Это мой натуральный цвет, — без зазрения совести соврала я, раз в месяц регулярно осветляющая свои светло-русые волосы еще на пару-тройку тонов. Парикмахер страдальчески умолял меня каждый раз прекратить издеваться над своими волосами, и последнее время я даже начала задумываться. Не перекрасить ли волосы в голубой цвет?..
— Уволю, Марьина, за столь наглое враньё, — беззлобно пригрозил Арабский, доставая телефон из кармана. Его едва ли не ежедневные «увольнения» уже были настолько привычными, что я и перестала обращать внимание на подобные угрозы. Немного странно так говорить человеку, который не работает уже две недели без уважительной на то причины.
— Увольняй, — беспечно отмахнулась я.
— И за нарушение субординации.
— Конечно-конечно, — Егора заметно перекосило от сахара, насыщающего мой голос, и не менее приторной улыбки. — Тему не переводи. Откуда ты узнал про моего неизвестного дедушку, который, как оказалось, всё-таки воскрес из мертвых? — задала я вопрос, наиболее волнующий меня в данный момент, крутя в руках вишню. Ощущение того, что кто-то очень добрый переместил меня в бразильский сериал, пропадать не желало, и мне как никогда хотелось вернуться в прежние повседневные дни без покушений на мою многострадальную тушку.
— Куницын занимался этим вопросом по своим каналам, когда восстанавливал твоё дело. Когда узнали всё про твою маму, не составило труда найти её отца — Шерементьева Александра, который не умер от рака еще до твоего рождения, как тебе сообщили когда-то, а живет сейчас припеваючи в неплохом доме в приличном районе города. А знаешь, что самое интересное? — Арабскому хватило всего лишь одного взгляда на моё несколько побледневшее лицо, чтобы посчитать свой вопрос риторическим. Он забрал из моих ослабевших пальцев ягоду, ловко закинув её к себе в рот. — Он переписал наследство со своей дочери на тебя как раз незадолго до того, как твоя матушка попала в психлечебницу. Смекаешь?
— Смекаю, — я слабо кивнула. Догадаться было несложно — моя мать была не просто сумасшедшей, но еще и крайне меркантильной личностью. Если за годы её лечения сумасшествие все-таки приглушилось, то приглушилось оно вместе с материнским инстинктом, только укрепив ее расчётливость. Я плотно сжала губы, неморгающим взглядом безэмоционально смотря перед собой. В конце концов, чья я дочь? Должна же я приобрести хотя бы немного хладнокровия своей разносторонней матери?