В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая только лишь едва слышным голосом из трубки. Содержание монолога было известно только Александру, но по его непроницаемому лицу было просто невозможно понять, хорошие это были новости или всё-таки плохие. Арабский положил трубку только спустя несколько минут совершенно непонятного разговора, в котором он говорил только лишь короткие, ничего не значащие фразы.
Взгляд отца Егору не понравился.
— Имя Антон Шерементьев тебе о чём-нибудь говорит?
— Быстрее гнать можешь или у тебя там ногу судорогой стянуло? — пнул сидение сидящий прямо за Егором Михаил. Арабский громко выругался, Антон на пассажирском переднем сидении не удержался от смешка.
— Ничего он ей не сделает. Сам же говоришь, этот твой Рустам не убийца — просто решил тебя припугнуть, приняв Алису за твою девушку. Неудивительно, кстати говоря, — с улыбкой протянул он, демонстрируя на планшете фотографии, присланные Егору на почту.
— Будешь приставать к блонди, шею сломаю, — недружелюбно отозвался раздражённый больше обычного гопник, которому дед Алисы разумно не разрешил собрать всю свою дружную компанию с района.
— Ты внимательнее посмотри, идиот. Тут скорее она ко мне пристает, — фыркнул Арабский. Настоящую историю фотографии он помнил, хоть и не понимал, как её успели сделать, но не собирался потакать Михаилу, возомнившего себя супермэном, мчащимся на помощь вопреки всем препятствиям.
— Зря мы с пацанами тебя тогда не отп…
Егор включил заоравшее на полную громкость радио, в котором ведущий жизнерадостно вещал о ночных пробках в связи с внеплановыми съемками малобюджетного фильма в центральном районе города, и окончание предложения кануло в небытие, но ни у кого не осталось сомнений, что приличного там было мало.
Время близилось к утру, и на горизонте уже начинало сереть небо, спешащее принять рассвет. Егор с каждой минутой мрачнел все большее, агрессивнее заворачивая на поворотах и почти не отпуская вжатой в пол педали, Михаил всё реже вставлял комментарии, а Антон, оказавшийся неплохим айтишником, то и дело обновлял программу слежения на планшете, чтобы убедиться в том, что телефон Алисы не отключился и его не перевезли в другое место.
— Откуда у тебя доступ к её телефону? — не без подозрения спросил Егор, усердно пытаясь выключить чёртову паранойю, но от него не скрылась короткая заминка родственника Марьиной.
— Взломал, — просто отозвался Антон. Посвящать Егора в тайны своей семьи он не собирался, учитывая то, что Арабский был всего лишь-то бывшим начальником Алисы, отчего-то решившим помочь ей.
С задних сидений послышался невесёлый смех.
— Ну и компания отправилась спасать блонди — гопник, хакер и, мать его, бандит. Идеально, чёрт возьми!
В детстве у меня был образец для подражания или даже кумир — называйте так, как вам хочется. Это была моя троюродная сестра с чудесным именем Элиза. Она была старше меня на девять лет — а в мои жалкие шесть годиков это тогда казалось просто огромной разницей, — и ненавидела своё имя. Я её искренне не понимала — она была такой красивой, изящной и начитанной, что мне казалось, что никакое другое имя ей не подойдёт.
Папа возил меня в гости к своей двоюродной сестре около двух раз в месяц, когда меня нужно было оставить на какое-то время вне дома на период обострения маминых приступов. Я с ума сходила от восторга при взгляде на этот шикарный дом и красивый сад на заднем дворе, но больше всего меня всё равно восхищала Элиза. Уже в том юном возрасте я начала подражать ей: красила губы блеском, подыскивала среди своих одноклассников будущего мужа и устраивала девичник у кукол барби. У сестры было много, очень много подруг: девушка была общительной, милой и обаятельной, всегда легко заводила знакомства и никогда не говорила никому плохого слова. В глаза.
Элиза прекрасно умела лицемерить.
Моя обожаемая сестричка проявляла просто удивительный талант к вранью. Я знала все её секреты, потому что Элиза понимала, что маленькая девочка Алиса никому не расскажет эти тайны — особенно если сразу попросить её об этом проникновенным голосом. Я знала, сколько раз она курила травку, знала, в каком возрасте она лишилась девственности, знала каждый недостаток её подруг, расписанный в малейших подробностях.
Наверное, ещё немного — и я могла бы начать благословить её… если бы Элиза не попала под всплеск популярности субкультур и не стала так называемой готессой, окончательно отдалившись от меня.