— Несчастная любовь, значит… — пришла таксистка к своим выводам. Я хмыкнула, но для вида согласилась с подобной версией, коротко кивнув. Пусть будет так. Невзаимная любовь череды неприятностей к моей скромной персоне.
На всю оставшуюся дорогу я поставила телефон на автодозвон. С каждым неотвеченным вызовом, я невольно начинала все больше волноваться. У мамы не было причин не отвечать, она сама названивала мне каждый день, а трубку обычно брала уже после пары-тройки гудков. Она постоянно носила телефон с собой, потому что каждый день обязана была отчитываться перед своим психиатром о самочувствии. Хоть мама и прекрасно чувствовала себя все эти месяцы, и ничего в её поведении не давало повода для сомнения в адекватном состоянии, я все равно не могла избавиться от своей паранойи. Перед глазами каждый раз проносились воспоминания из детства, потому что никто из окружающих не знал о сумасшествии мамы так, как знала о нем я. Отец все время находился на работе, психиатр приходил даже не каждый день… Так выходило, что я была единственным человеком, по которому её болезнь ударила со всей своей силой.
У меня было право не верить ей.
Расплатившись с девушкой, я вышла из машины и почти бегом забежала в подъезд. Лифт в доме по обыкновению не работал — когда я жила с папой, я даже и не пыталась вызывать его, предпочитая добегать до шестого этажа своим ходом.
Когда мне было пятнадцать, я застряла в лифте на несколько часов. К сожалению, застряла не одна, а со своей соседкой-ровесницей, которую уже тогда недолюбливала, а в старших классах даже один раз дралась с ней. Тогда меня можно было довести до бешенства парой фраз, но я с удивительным терпением продержалась эти три часа, взаимно делясь язвительными замечаниями. Последней каплей была фраза Майи о том, что если бы кое-кто сбросил пару десятков килограмм, то мы не застряли бы здесь на такое долгое время. Когда лифт отремонтировали, удивленные мужчины без труда разняли двух взбешенных малолетних девиц, готовых выцарапать друг другу глаза. С того дня Майю я возненавидела окончательно, но её слова все-таки повлияли на меня и спустя три года я уже могла гордиться тем, что сбросила добрую половину своего веса. Увы, переехавшая в другой город девушка увидеть этого уже не могла.
Достав из кармана связку ключей, я чуть прищурилась, выискивая нужный. Лампы в подъезде по ночам отключали вредные и крайне экономные бабушки с первого этажа, но из окна уже проникал лёгкий свет — солнце появлялось где-то на горизонте, постепенно осветляя небо.
— Пап, ты дома? — я практически влетела в квартиру, прикрыв за собой дверь, и, не разуваясь, пробежала первым делом на кухню. На плите стояла кастрюля, под крышкой алел борщ. Я метнулась взглядом по тесному помещению и почти машинально схватила со стойки у раковины нож, резко оборачиваясь. В квартире было тихо, слишком тихо.
Пульс стучал в горле, в висках, в кончиках пальцев, сжимающих деревянную рукоятку. Медленно шагнув в коридор, я свободной рукой тихо отворила дверь в свою бывшую комнату, в которой сейчас жила мама. Её там не было. Кровать была аккуратно заправлена, и ничего в этой комнате не говорило о недавнем присутствии кого-либо.
Плохое предчувствие, которое до этого момента лишь слабо покусывало сознание, затопило всё тело. Не нравилось мне всё это. Совсем не нравилось.
Сглотнув, я шагнула к комнате отца, стараясь не шуметь и как можно тише ступать по полу. Половица подо мной тихо скрипнула. Я остановилась, глубоко вздохнула и…
В следующую секунду всё произошло молниеносно. Дверь передо мной распахнулась, я отскочила назад, вскидывая руку с ножом, чтобы начать защищаться и при случае полоснуть им по шее недоброжелателю, кем бы он ни был, а мне в грудь ткнулось дуло пистолета.
Тяжело дыша, я уставилась на отца, выражение холодной решимости на лице которого постепенно сменялось на искреннее удивление, а после перевела взгляд за его спину.
На расстеленной двуспальной кровати испуганно таращилась на меня заспанная, чуть взлохмаченная мама.
— Доброе утро… — пробормотала я слабеющим голосом.
Теперь хотя бы понятно, в кого я такой параноик.
12 часть
Не знаю, кто был больше напуган — я, чуть не прирезавшая собственного отца, папа, чуть не выстреливший в меня, или всё-таки мама, которой пришлось всё это видеть со стороны. Первые несколько минут я просто молчала, а потом не могла перестать нервно хохотать. Мама, как ни странно, оказалась самым адекватным человеком, потому что утащила нас на кухню, налила всем чай и потребовала чётких объяснений. Я смотрела на неё и не узнавала. Она была совершенно не похожа на себя прежнюю — казалось, даже движения стали более спокойными и уравновешенными, сменив те прежние метания из стороны в сторону и бегающие глаза.