кидаете Аркхэм, и он несколько месяцев бредит вами, прежде чем его состояние стабилизируется, и он приходит в норму. В норму, Брюс. Понимаете? Когда он покинул стены этого заведения, он был здоров. - Здоров? - Злость сжимала ему кулаки. - Док, я не знаю, по каким критериям вы решаете, кто из ваших пациентов здоров, но мне начинает казаться, что в вашей системе присутствует что-то очень, очень неправильное. Молчание. - Вы осознаете, что то... состояние, в котором находится Джон, не поддается лечению, Брюс? Он моргнул, внутри клокочущим клубком ярости поднимался протест. Он в это не верил. Отказывался верить. Любой недуг можно исцелить. - Во всяком случае, я в это не верю. И я работала с ним много лет. Это нельзя исцелить, - он едва не вздрогнул. - Нельзя прогнать. От этого нельзя сбежать. Это можно только стабилизировать - и этим мы занимаемся в Аркхэме, работая с такими пациентами, как Джон. Давая им шанс на жизнь. Нормальную жизнь, насколько это для них возможно. А не... это, - она махнула рукой на серые стены кабинета. Он молчал, рассматривая одинокую выпавшую черную ресничку у нее на скуле. -То, что вы... беспокоитесь о нем, это важно, Брюс. Ему это нужно. Особенно сейчас. Чувствовать, что он не один в это мире, чувствовать простую человеческую поддержку. Но то, как вы это делаете... Она вздохнула и покачала головой. - Вы думаете, что знаете, как будет лучше, Брюс, но это не так. И то, что случилось сегодня - наглядный тому пример. - Я не понимаю, вы хотите, чтобы я оказывал ему эту «простую человеческую поддержку» или оставил в покое, док? - Сухо спросил он, раздраженный. - Я хочу, чтобы прежде чем что-то делать, вы советовались со мной, - в тон ему, резко и сухо. - Вы пообещали ему встречу через две недели. - И я получу эту встречу. Она поджала губы. - Ну разумеется. Но если нет, Брюс? Что если нет? - Не существует никаких если. Леланд устало потерла переносицу. - Вы отдаете себе отчет, что существуют причины, по которым врач решает, что для пациента лучше? Он промолчал, ловя себя на том, что барабанит пальцами по поверхности стола, и перестал. - Вы не послушали меня и тогда, когда я говорила, что следует повременить с вашими визитами. - И? - Резко. - Он был счастлив. - Разумеется, он был счастлив, - ее глаза вспыхнули, спина напряглась. - Он одержим вами. - Я думаю «одержим» слишком сильное слово, док. - Если вы и в самом деле знаете его достаточно хорошо, то понимаете, что это не так, Брюс. Видите ли, когда его доставили к нам из госпиталя, он был сильно подавлен. Полученные травмы, медикаменты, эмоциональная опустошенность, депрессия, вызванная возвращением в лечебницу после времени проведенного на свободе... Эта подавленность помогла нам начать стабилизировать его состояние. Понемногу, маленькими шагами, выводить на свет из того темного места, в которое он оказался загнан. Депрессия не располагает к надеждам, поэтому он вел себя достаточно ровно. - Депрессия - это хорошо? - Нет, Брюс. Но помочь человеку, который хочет выйти из депрессии и находится в состоянии относительного спокойном и восприимчивом проще, чем человеку, одержимому маниакальными идеями и не желающему с ними расставаться. - По-вашему он одержим маниакальными идеями? - А по-вашему, Брюс? Понимаете, нам нужно было время. Время, чтобы дать ему прийти в себя после потрясения, которое он пережил. У него хрупкий мозг, Брюс. У вас когда-нибудь были переломы? - Пере... При чем здесь вообще переломы? - Хочу привести пример, - она засучила правый рукав и подняла руку, демонстрируя ее. - Эта рука - здоровая, - она повертела ею, позволяя увидеть с разных сторон, затем засучила рукав на второй и подняла ее, медленно поворачивая. - Эта была сломана. Видите, левая рука имеет излом в месте, где кость срослась неправильно. Совсем незаметный, но, - она опустила рукава. - вы видите разницу. Это случается, если костям не дать время зажить. Происходит смещение, они срастаются не так, как нужно. - При всем уважении, док, я не думаю, что Джон - это кость. - Думайте, что хотите, Брюс, но дело в том, что Джон - пациент лечебницы, и мы его лечим. Вы не предлагаете альтернатив и мешаете работать. Вас бы допустили к нему, но вам нужно было сделать это раньше. Ему было непросто, знаете? Когда он о вас услышал. Он стал беспокойным, резко. - Может, он не был бы таким беспокойным, если бы вы просто позволили мне его навещать. Молчание. - Может быть, - раздраженно. - Но, Брюс, вы не можете требовать от нас вылечить его и при этом не давать нам делать нашу же работу. Карты... Азартные игры, вы получили разрешение, но мы не просто так ограничиваем его. У него даже к книгам нет доступа, потому что мощные препараты, которые он сейчас принимает, сильно воздействует на мозг. И внимание к мелким деталям, напряжение зрения при чтении текста, все это может отразиться на нем - не только на голове, но и на общем самочувствии. Вызвать физическое недомогание, сделать его легковозбудимым, беспокойным. Мы отгораживаем его от этого - а вы приходите, чтобы в течение часа помахать у него перед носом игрушками, которые мы запрещаем, и унести их с собой. Мы стараемся привести его в состояние покоя, а вы приносите ему карты. - Я не понимаю, каким образом сидение в одиночной камере, созерцание стен и постоянная скука способны улучшить его состояние. - Приходите к нам работать, Брюс. Медбратом, на полную ставку. Отработайте хотя бы неделю, и я с удовольствием выслушаю все ваши замечания. Уверена, устроить это вам под силу. Он промолчал. - Вы только навещаете его в лечебнице, Брюс. Вы не лечите его. Вам доводилось ухаживать за больным человеком? Он заерзал на стуле. - Я имею в виду, по-настоящему больным? Нуждающимся в постоянном уходе? - Нет. - Тогда вам не понять, - она глянула в окно. Дождь за стеклом по-прежнему лил стеной. - Но я более десяти лет работаю в лечебнице. Поверьте хотя бы моему опыту, Брюс. - Хорошо, карты... Может, были ошибкой, - нехотя признал он. Джон украл одну. - Вы даже не посоветовались со мной, прежде чем пронести их. Видите? - Она вздохнула. - И следом вы обещаете ему встречу через две недели. Вы представляете, что для него значат эти визиты? Это цель его существования. Его мозг больше ни на чем не сосредотачивается, тем более, не на терапии или желании пойти на поправку. Вы мне просто поставили ультиматум - даже если бы я хотела, я бы не могла отменить эту встречу без последствий. И это никуда не годится, Брюс. Мы не можем так работать, не друг с другом, а друг против друга. Он закинул ногу на ногу, сцепляя руки в замок и сосредоточенно рассматривая царапины на столе. - Я прошу прощения, я понял, к чему вы ведете, - ему стоило усилий это произнести. - Я был не прав. - Я рада, что вы увидели это, Брюс. Я хочу помочь Джону. И ничто сейчас не способно нанести ему больше вреда, чем несогласованные действия между нами. Она взяла в руки карандаш, задумчиво повертела его, потом, словно опомнившись, положила на место, кашлянула и бросила взгляд за окно: дождь лил. Четыре часа дня, и за окном густые беспроглядные сумерки. - Теперь, Брюс, о причинах сегодняшнего поведения. Он чуть повернул к ней голову. - Понимаете, вы и ваши посещения для него источник наибольшей радости и наибольшей фрустрации. Он откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди. - Вы помните себя ребенком, Брюс? Вы помните, каково это - ожидание чего-то большого? Это может быть дата, важное событие, это может быть подарок, которого вы очень желали. Это может быть возвращение родителя. Любимое телешоу, которое показывают в определенное время. Он издал задумчивый звук, в груди разлилось неприятное липкое чувство, от которого ему не терпелось избавиться. - Не уверен, - неохотно ответил он. - Всем знакомо это чувство. Знаете, когда я была ребенком, по локальному телевидению шла детская передача. Сейчас я даже не могу вспомнить ее названия. Она начиналась в четыре дня, и мне было восемь лет. Мой день начинался в семь, восемь утра. Время в таком возрасте тянется до бесконечности долго, Брюс, вдвойне, если вы чего-то ждете. Самое худшее? Дети настолько подвержены эмоциям, что это чувство ожидания заполняет собой весь мир. Оно лишает вас способности думать о другом, хотеть другого. Вы ждете определенного события - и чем оно ближе, тем болезненнее ожидание. Оно делает вас практически недееспособным. Лишает мотивации. - Не припомню, чтобы такое со мной бывало, док, - пробормотал Брюс. - У всех свой уровень эмоционального контроля Брюс, и свои способы справляться с эмоциями. Самый действенный - занять себя чем-то. Но немногие дети способны сознательно совершить это усилие. Брюс резко выдохнул воздух, пытаясь скрыть раздражение, и убрал ногу с ноги. - Я понял, к чему вы ведете, но при чем здесь дети? Джон - не ребенок. - Ни в коем случае. Но вы не можете игнорировать или не замечать тот факт, что его... эмоциональный интеллект находится на очень низком уровне, Брюс. Вы знаете, за все эти годы он практически не сдвинулся с места. Разумеется, как взрослый человек он пытается себя контролировать. Он осознает проблему. Но он ушел немногим дальше девяти-десятилетнего ребенка. Джон знает это, но не может преодолеть - достаточно сильный повод для фрустрации. - И? - Каждый раз, когда вы приходите и уходите он испытывает очень сильные эмоции. У взрослого человека такое ожидание приглушено опытом, годами и выработанным умением бороться со стрессом, но у детей или Дж