действует на мозг. И внимание к мелким деталям, напряжение зрения при чтении текста, все это может отразиться на нем - не только на голове, но и на общем самочувствии. Вызвать физическое недомогание, сделать его легковозбудимым, беспокойным. Мы отгораживаем его от этого - а вы приходите, чтобы в течение часа помахать у него перед носом игрушками, которые мы запрещаем, и унести их с собой. Мы стараемся привести его в состояние покоя, а вы приносите ему карты. - Я не понимаю, каким образом сидение в одиночной камере, созерцание стен и постоянная скука способны улучшить его состояние. - Приходите к нам работать, Брюс. Медбратом, на полную ставку. Отработайте хотя бы неделю, и я с удовольствием выслушаю все ваши замечания. Уверена, устроить это вам под силу. Он промолчал. - Вы только навещаете его в лечебнице, Брюс. Вы не лечите его. Вам доводилось ухаживать за больным человеком? Он заерзал на стуле. - Я имею в виду, по-настоящему больным? Нуждающимся в постоянном уходе? - Нет. - Тогда вам не понять, - она глянула в окно. Дождь за стеклом по-прежнему лил стеной. - Но я более десяти лет работаю в лечебнице. Поверьте хотя бы моему опыту, Брюс. - Хорошо, карты... Может, были ошибкой, - нехотя признал он. Джон украл одну. - Вы даже не посоветовались со мной, прежде чем пронести их. Видите? - Она вздохнула. - И следом вы обещаете ему встречу через две недели. Вы представляете, что для него значат эти визиты? Это цель его существования. Его мозг больше ни на чем не сосредотачивается, тем более, не на терапии или желании пойти на поправку. Вы мне просто поставили ультиматум - даже если бы я хотела, я бы не могла отменить эту встречу без последствий. И это никуда не годится, Брюс. Мы не можем так работать, не друг с другом, а друг против друга. Он закинул ногу на ногу, сцепляя руки в замок и сосредоточенно рассматривая царапины на столе. - Я прошу прощения, я понял, к чему вы ведете, - ему стоило усилий это произнести. - Я был не прав. - Я рада, что вы увидели это, Брюс. Я хочу помочь Джону. И ничто сейчас не способно нанести ему больше вреда, чем несогласованные действия между нами. Она взяла в руки карандаш, задумчиво повертела его, потом, словно опомнившись, положила на место, кашлянула и бросила взгляд за окно: дождь лил. Четыре часа дня, и за окном густые беспроглядные сумерки. - Теперь, Брюс, о причинах сегодняшнего поведения. Он чуть повернул к ней голову. - Понимаете, вы и ваши посещения для него источник наибольшей радости и наибольшей фрустрации. Он откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди. - Вы помните себя ребенком, Брюс? Вы помните, каково это - ожидание чего-то большого? Это может быть дата, важное событие, это может быть подарок, которого вы очень желали. Это может быть возвращение родителя. Любимое телешоу, которое показывают в определенное время. Он издал задумчивый звук, в груди разлилось неприятное липкое чувство, от которого ему не терпелось избавиться. - Не уверен, - неохотно ответил он. - Всем знакомо это чувство. Знаете, когда я была ребенком, по локальному телевидению шла детская передача. Сейчас я даже не могу вспомнить ее названия. Она начиналась в четыре дня, и мне было восемь лет. Мой день начинался в семь, восемь утра. Время в таком возрасте тянется до бесконечности долго, Брюс, вдвойне, если вы чего-то ждете. Самое худшее? Дети настолько подвержены эмоциям, что это чувство ожидания заполняет собой весь мир. Оно лишает вас способности думать о другом, хотеть другого. Вы ждете определенного события - и чем оно ближе, тем болезненнее ожидание. Оно делает вас практически недееспособным. Лишает мотивации. - Не припомню, чтобы такое со мной бывало, док, - пробормотал Брюс. - У всех свой уровень эмоционального контроля Брюс, и свои способы справляться с эмоциями. Самый действенный - занять себя чем-то. Но немногие дети способны сознательно совершить это усилие. Брюс резко выдохнул воздух, пытаясь скрыть раздражение, и убрал ногу с ноги. - Я понял, к чему вы ведете, но при чем здесь дети? Джон - не ребенок. - Ни в коем случае. Но вы не можете игнорировать или не замечать тот факт, что его... эмоциональный интеллект находится на очень низком уровне, Брюс. Вы знаете, за все эти годы он практически не сдвинулся с места. Разумеется, как взрослый человек он пытается себя контролировать. Он осознает проблему. Но он ушел немногим дальше девяти-десятилетнего ребенка. Джон знает это, но не может преодолеть - достаточно сильный повод для фрустрации. - И? - Каждый раз, когда вы приходите и уходите он испытывает очень сильные эмоции. У взрослого человека такое ожидание приглушено опытом, годами и выработанным умением бороться со стрессом, но у детей или Джона - нет. Это бесконечный повторяющийся цикл болезненного, изматывающего ожидания, совершенно нездорового. Каждый новый виток сильнее предыдущего, вырабатывает у него болезненный рефлекс на ваш приход и уход. Как у собак Павлова, знаете? - Так снимите ограничения, - разозлившись бросил он. - Если это в самом деле так плохо. В чем смысл? Разрешите посещать его чаще. Займите его чем-то. - Вообще говоря, я это и хотела предложить, - спокойно ответила Леланд, глядя на него оценивающе. Он моргнул. - Вы хотели? - Подозрительно протянул он. - Да, Брюс, обстоятельства поменялись. Приходится адаптироваться. Вы уже вмешались и спутали карты, так что мы не можем просто гнуть старую линию. Она не приносит результатов. Больше не приносит, - она откинулась на спинку стула, отзеркалив его позу. - Я бы хотела, чтобы вы чаще его навещали, чтобы это вошло в обиход, стало для него привычным. Сможете? Он заерзал на стуле, невольно поднимая руку к лицу и касаясь пальцами челюсти, чувствуя под ними слегка колючую от невидимой щетины кожу. Сбитый с толку. Пришедший на войну, чтобы обнаружить врата неприятельской крепости распахнутыми, солдат сложившими оружие, и вражеского командира приглашающим его сесть вместе с ним за обеденный стол. Леланд смотрела не него, и ее темные глаза стали холодными, в них заплясали брезгливые, презрительные искорки. - Как часто? - Выдавил он. - Раз в неделю, - будничным тоном, но не без резкости. - Лучше - два. У вас ведь достаточно свободный график, Уэйн? Он почесал подбородок. - Я бы не стала закреплять определенные дни посещений. Большинству это помогает - режим, чувство системы, отлаженность. Но с ним не всегда работает, особенно в последнее время, когда упорядоченности слишком много. Я бы хотела попробовать поиграть с вариациями, сделать эти посещения чем-то более непринужденным и естественным в его глазах. Ну так что, Брюс? - Я думаю да, - ответил он, отнимая руку от лица. Она помолчала. - Вас это напрягает? - Просто неожиданно. Вы были так против этих визитов, а теперь сами просите, чтобы я навещал его чаще. Она склонила голову чуть набок, рассматривая его. - Я вам не верю. - Прошу прощения? - Я вам не верю, Брюс, - она снова взяла в руки карандаш, повертела его рассеянно в пальцах и положила на место. - Видите ли, ваша реакция, это не реакция человека застигнутого врасплох приятной неожиданностью. Такую реакцию люди, обыкновенно, демонстрируют, когда что-то предлагают с расчетом услышать «нет» и вместо этого слышат «да». - Док, я пришел сюда не за психоанализом, - он был раздражен. - И это не так. - Брюс, учитывая, сколько усилий вы приложили, чтобы добиться этих встреч, честно говоря, я рассчитывала на иную реакцию, - она сделала неопределенный жест рукой. - Я не первый год работаю в лечебнице. Вы думаете, ваш случай уникален? Я каждый день наблюдаю пациентов, их родственников, друзей, я знаю, как это работает. Я повидала на своем веку достаточно историй. Большая их часть заканчивается не очень хорошо, - Леланд поднялась, ножки стула шаркнули по паркету. Поджав губы в тонкую линию, он наблюдал за ее спиной, когда она подошла к окну. Она постояла немного, глядя наружу, и затем повернулась к нему лицом. - В вас существует эта потребность... противостоять. Вам нужно сопротивление. Даже в этот кабинет вы вошли, готовясь со мной сразиться, - он поморщился. - Ваша настойчивость, с которой вы добивались этих визитов... несмотря на сопряженные с этим проблемы. И когда я даю вам то, что вы хотите, вы словно теряете интерес. - Это совершенно не так, - раздраженно возразил он. Она выдержала паузу. - Я уже говорила, что с моей точки зрения у вас существует очевидная проблема. Но речь не о вас - меня беспокоят истоки ваших мотивов. И то, как в перспективе они отразятся на Джоне. - Вы просите меня навещать его чаще, и тут же у меня складывается впечатление, что вы пытаетесь отговорить меня видеть его вообще. - В зависимости от того, что лежит в основе этих отношений. И я пока не уверена, что, - она подошла к столу и уселась на край, сложив руки в замок, глядя на него сверху вниз. - Вы ни разу не навестили его в Аркхэме. После своей выписки, - она жестко глянула ему в глаза. - Когда ничто этому не препятствовало. Он не отвел взгляд, сердито глядя в ответ, чувство стыда и едкой вины неприятно жались в грудной клетке, заполняя ее чем-то липким и тяжелым. - Вы знаете, самое благоприятное время, чтобы с ним пообщаться. - Мы не были друзьями в то время, что бы он ни говорил, - наконец произнес он, и это было правдой. Она пожала плечами. - Скорее всего, так и есть. Джон считал вас своим другом. - Джон... Иногда выдает желаемое за действительность. - О, это так, - она поправила