— Мне тоже пора уходить — из-за этого чертова тумана у меня на обход уйдет вдвое больше времени. Жуткий денек.
— Куда уж хуже. — Матильда подала ему пальто, прислушиваясь к детским крикам. — Бедного ребенка таскают то в сад, то в дом; Мелисса занялась печеньем в девять утра под тем предлогом, что вторая половина дня у нее выходная, хотя я не понимаю, какая тут связь; бабушка скачет галопом по пустыне в фильме Рудольфа Валентино. Звуки у нас над головой издает диван, подгоняемый хлыстом и шпорами. Хоть бы она позволила шейху догнать ее — долгий и бесшумный поцелуй утихомирил бы мою головную боль. — Наверху раздался грохот. — Что теперь? Либо злодей Абдул споткнулся о проволоку снаружи ее палатки, либо шейх повалил его наземь. — Тильда подбежала к лестнице в полуподвал, крича, чтобы Мелисса поднялась и выяснила, в чем дело. Мелисса ответила, что не может этого сделать, поскольку как раз вынимает печенье из духовки.
— Не беспокойся, Тил, — засмеялся Тедвард. — Иди к старушке, а я сам себя провожу.
Габриель последовал за ним с громким лаем, подверженный хронической иллюзии, что человек в пальто непременно поведет его гулять, а сиамский кот Аннаран, названный так в честь фильма «Аннаран, король Сиама», напрягся, готовый выбежать на верную смерть под колесами транспорта, бороздящего Мейда-Вейл.
— Габриель! Аннаран! — в отчаянии крикнула Матильда, перекрывая шум. Звонил телефон, Эмма кричала все громче, Роузи вопила сверху, что, если звонит Деймьян, она спустится и поговорит с ним, а из окна второго этажа вылетела шерстяная ночная рубашка с длинными рукавами. Из полуподвала доносился запах горелого печенья.
— Господи, что за дом! — вздохнула Тильда. В холле послышался разочарованный лай, когда Тедвард захлопнул дверь перед носом Габриеля, за которым последовало яростное мяукание, так как дверь прищемила хвост Аннарана. Падение ночной рубашки сменилось гробовым молчанием в комнате миссис Эванс. Как назло, именно сегодня бабушка пребывала в самом худшем настроении.
Глава 4
Звонил действительно Деймьян. Матильда поймала несколько сердитых заключительных реплик Роузи, завершившихся швырянием трубки на рычаг и возвращением в кровать. Она поднялась в мансарду узнать, спустится ли Роузи вечером к обеду.
— Меня не будет дома, — заявила Роузи.
— Вот как? Я думала, ты больна.
— Да, но вечером мне станет лучше, и я уйду.
— Если это из-за Рауля, то тебе не обязательно видеться с ним, дорогая, — сказала Мелисса, стыдясь своей нетерпеливости и раздражительности по отношению к расстроенной и больной девочке, но люди вечно попадают в неприятности и винят в этом всех, кроме себя.
— Я не хочу видеться вообще ни с кем, а не конкретно с ним.
— Но на улице жуткий туман, Роузи. Уже ничего не видно в двух шагах. Оставайся в постели, дорогая, а я принесу тебе еду на подносе... — Последнее предстояло делать в интервалах между готовкой обеда для Рауля, укладыванием Эммы в кровать, разговором с бабушкой, которая испытывала угрызения совести, будучи соблазненной злодеем, и выбором безопасного курса между утаиванием от Томаса стремления остаться наедине с Раулем, чтобы поговорить о Роузи, и поощрением его уверенности, что это делается с целью быть неверной супружеским обетам.
Но Роузи, угрюмо пробормотав, что все мужчины сволочи, заявила, что вечером встанет и уйдет, туман или не туман, а сейчас нельзя ли подать ей ленч в кровать?
— Нет, — твердо сказала Тильда. — Раз ты достаточно здорова, чтобы шляться — полагаю, с Деймьяном Джоунсом? — то можешь спокойно съесть ленч в столовой.
— Если хочешь знать, — отозвалась Роузи, — я не собираюсь шляться с Деймьяном по той простой причине, что у него сегодня собрание, которым он не пожертвует ради меня... По-моему, куда лучше сделать что-то для обычного человека, которого видишь каждый день и который нуждается в твоей помощи, чем сидеть и обсуждать судьбы множества людей, которых никогда не видел и не увидишь.
Это настолько совпадало с концепцией помощи ближнему самой Тильды, что она воздержалась от упоминания об отсутствии благодарности за попытку помочь обычному человеку, которого видела каждый день. Она ограничилась замечанием, что Роузи может спуститься в столовую в пижаме, но только поскорее. Мелисса щедро выложила на стол обгорелые останки печенья.
— С кем ты сегодня встречаешься — со Станисласом? — спросила Роузи.
Мелисса скорчила предупреждающую гримасу, а Матильда сказала с раздражением:
— Если ты беспокоишься из-за меня, дитя мое, то напрасно. Мне все равно, даже если ты встречаешься с королем Греции.