Почему ей пришел в голову бедный король Греции, Тильда не могла объяснить. «Ну и денек!» — снова подумала она.
В шесть вечера появился Деймьян. Матильда открыла ему дверь, впустив вместе с ним густой серый туман. Деймьян держал в руке маленький измятый букет цветов в бумажном кульке.
— Могу я повидать Роузи, миссис Эванс?
Хотя он был законченным ослом, Матильда невольно чувствовала к нему симпатию. Деймьян был славным мальчиком с красивым, хотя и угрюмым лицом и вьющимися волосами, а поскольку он не называл ее «товарищем» и не втягивал в свои дела, она уважала его честный идеализм, побуждающий улучшать мир, в котором он так и не научился жить.
— Роузи дома, Деймьян, но я не знаю, сможешь ли ты ее повидать. Кажется, она собирается уходить.
— С кем? — не удержавшись, выпалил Деймьян.
— Не знаю, дорогой. Подожди в кабинете, а я позову ее.
«Черт бы его побрал! — думала Матильда. — Явился, как раз когда Мелисса выходная, Эмма уже полураздета для сна и, вероятно, пускает свои туфельки плавать в ванне, а пес и кот громко требуют ужина...» Тем не менее она поднялась на второй этаж и крикнула Роузи, что пришел Деймьян. Роузи отозвалась из мансарды, что Деймьян может убираться к дьяволу, на что Тильда посоветовала ей самой передать это ему и направилась в детскую. Она слышала, как Роузи спустилась на несколько ступенек и крикнула, перегнувшись через перила, что Деймьян может убираться к дьяволу. Деймьян, очевидно, вышел в холл и что- то ответил, так как Роузи заявила, что она не может спуститься, потому что на ней только лифчик и панталоны, но даже если бы была закутана с ног до головы, как эскимос, то не стала бы этого делать, поэтому ему незачем здесь торчать. По-видимому, он пробыл в холле еще некоторое время, но когда Тильда, будучи не в силах мысленно видеть перед собой его обиженное молодое лицо, уже собралась вновь покинуть дочь и утешить его, хлопнула входная дверь. Матильда быстро запихнула Эмму в кроватку, где та встала у перил в белом шерстяном спальном мешочке, с ореолом золотистых волос и дрожащей нижней губой, словно собираясь участвовать в школьном соревновании по бегу в мешках. Тильда поцеловала девочку, умоляя ее не усложнять ситуацию плачем, и быстро вышла, закрыв за собой дверь. Эмма всплакнула пару раз, но передумала и начала громко петь. Туман снаружи походил на пустые серые лица, прижатые к оконным стеклам. «Слава богу! — подумала Матильда. — Это значит, что Рауль опоздает».
Вошел Томас. Он кашлял, и глаза у него слезились.
— Тильда?
— Я в кухне, дорогой.
Томас подошел к кухонной двери.
— Он уже здесь?
— К счастью, нет. Я молюсь, чтобы он опоздал. У меня еще ничего не готово.
— Возможно, он вовсе не придет, — с надеждой сказал Томас. — Туман просто чудовищный. Я уже думал, что мне придется бросить машину на улице.
— Однако ты не опоздал, дорогой.
— Я отменил все визиты, посетив только умирающих — остальных обзвонил по телефону. Есть какие-нибудь сообщения? — Он вошел в кабинет и вскоре вышел с клочком бумаги. — Что там случилось в Хэрроу-Гарденс?
— Не знаю, дорогой, — ответила Тильда, отцеживая картошку с откинутой назад головой, чтобы защититься от пара. — Хэрроу-Гарденс?
— Похоже, мне снова придется выходить в этот туман. «Десять недель. П. и р. Три дня». Кто принимал сообщение? Полагаю, Мелисса?
— Очевидно, но она ушла, — сказала Тильда, протискиваясь мимо мужа к плите. — Отойди, дорогой, иначе я не смогу пройти.
— Что, черт возьми, она имела в виду?
— Думаю, что у десятинедельного младенца три дня понос и рвота... Томас, я сойду с ума, если ты не подвинешься!
— Проклятие! — Свирепо глядя на записку, Томас шагнул назад, пропуская жену, и тут же выдвинулся на прежние позиции. — Придется ехать.
— Бедняжка, — рассеянно произнесла Матильда, процеживая фасоль.
— Где находится Хэрроу-Гарденс? Очевидно, где-то возле Хэрроу-роуд — в нескольких милях отсюда, в стороне от людных трасс, а спросить дорогу будет не у кого, когда туман прижимается к лицу, как мокрая тряпка. — Ободренный этой сочной метафорой, он направился в гостиную, смешал себе выпивку из тщательно подобранных Матильдой бутылок и вернулся со стаканом в руке. — Когда поступило это сообщение?
— Я же сказала тебе, дорогой, что ничего о нем не знаю, но если его приняла Мелисса, то, должно быть, до часа, так как потом она ушла.
— Ну, тогда я что-нибудь съем, сделаю несколько телефонных звонков и пойду. Если я буду ждать твоего француза, то доберусь к больному ребенку не раньше чем через два часа.