— Дело не в этом, а в том, что ты не приносишь стране абсолютно никакой пользы. — Сам Деймьян приносил пользу стране, сидя за письменным столом в офисе, где он целыми днями выписывал в столбики и суммировал числа, символизирующие богатства презираемого им капиталистического государства, которое относилось к нему с завидным терпением.
— Ну, я не виновата, что у меня нет работы. Я ведь только что закончила школу.
— Многие девушки в этой стране покидают школу в четырнадцать лет.
— С удовольствием бы это сделала, — отозвалась Роузи. — Меня уже тошнило от школы Святой Хильды.
— Видит Бог, они не научили тебя ничему достойному.
— Они вообще ничему меня не научили, и это не их вина. Я была слишком тупой.
— В сегодняшнем мире нет места бесполезным трутням.
Роузи вовсе не хотела быть трутнем — она просто умирала от желания работать моделью у Пакена или в каком-нибудь подобном месте. Но если это невозможно, то что делать? Ведь общество не может безболезненно ее уничтожить, верно? Интересно, не будет ли Деймьян относиться к ней более терпимо, узнав, что ей грозит превратиться из трутня в пчелу-матку?
— Я хотела поговорить с тобой кое о чем, Дей. Речь идет о... о моей подруге, которая... ну, собирается стать матерью.
— Незамужней матерью? — уточнил Деймьян.
— Да, она не замужем, и вообще хотела бы не становиться матерью.
— Чепуха, — отрезал Деймьян. — Любая женщина имеет право на материнство. Скажи ей, чтобы она не сдавала позиций.
— Беда в том, что это не столько ее позиции, сколько пистолет у ее виска. Она верит в брак и всю эту старомодную чушь и боится, что если родит ребенка, то никогда не сможет выйти замуж.
— Раз она не была готова к бремени матери-одиночки, то не должна была отдаваться своему возлюбленному.
— Он не был ее возлюбленным. Она встретила его в поезде и, будучи молодой и неопытной, потеряла голову...
— Тем лучше. Нам нужны дети, рожденные не в оковах старых традиций, которые с самого начала будут верить в свободу, равенство... э-э... терпимость и... ну, все прочее. — Бедняга Деймьян слишком плохо выучил свою роль и постоянно путался в тексте.
— О боже? — мрачно произнесла Роузи.
— Так что похлопай свою подругу по спине и пригласи ее на собрание, которое мы устраиваем у меня в следующий четверг. В конце концов, никто не знает, кем станет ее будущий ребенок. Надеюсь, она не француженка? — с беспокойством добавил Деймьян. Всем известно, чего можно ожидать от французских девушек!
— Нет-нет, она англичанка. Ты хорошо ее знаешь, — нервно отозвалась Роузи. — Но ее... э-э... любовник — француз, и все еще на континенте, что только осложняет положение...
— Эти лягушатники пойдут на любые увертки, чтобы избежать неприятностей, — с презрением заключил адвокат незамужних матерей.
Так как ей больше ничего не оставалось, Роузи все рассказала Мелиссе.
Мелисса Уикс была дочерью подруги Матильды по монастырской школе, и Матильда, скорее отличавшаяся добротой, чем благоразумием, предоставила ей квартирку в полуподвале дома на Мейда-Вейл и назначила маленькое жалованье в расчете на помощь в кухне и заботу о старой миссис Эванс. Это была тощая нервная девица с густой копной каштановых волос, прядь которых постоянно опускалась на правый глаз к раздражению всех окружающих и удовольствию самой Мелиссы, практиковавшейся перед зеркалом, откидывая голову назад и позволяя локону снова падать вниз. В свои двадцать два года она оставалась подростком, никого не любящим и никем не любимым, терзаемым неопределенностью относительно своего будущего. Мужчины и брак поглощали все ее мысли, и она постоянно испытывала мучительную зависть к Роузи, с такой легкостью заводящей знакомства. Несмотря на свою бесхитростность, Роузи смутно это ощущала, но, покинутая прочими друзьями, была вынуждена положиться на милость Мелиссы. Свернувшись на довольно жестких белесых подушках дивана в комнате полуподвала, она осторожно поинтересовалась, не знает ли она аккуратного, но недорогого подпольного акушера.
— Кажется, я залетела. На континенте мужчины такие настойчивые — им невозможно противостоять.
Мелисса провела пару семестров в брюссельском монастыре, благодаря чему писала цифру семь с поперечной черточкой и часто не могла найти нужных английских слов, но ее опыт с континентальными (как, впрочем, и с другими) мужчинами был равен нулю, несмотря на отчаянные попытки, предпринимаемые в связи с приближением двадцатитрехлетия и боязнью остаться в старых девах. Тем не менее Мелисса достала маленькую записную книжку и стала перелистывать ее в поисках подпольных акушеров, которых она и ее подруги готовились посещать. Но среди многочисленных имен, в том числе абсолютно невинных, ей не удалось найти ни одного практикующего специалиста, к которому могла бы обратиться Роузи. Вместо этого они начали хвастаться друг перед другом своими победами, причем трудно сказать, кто из них выглядела более жалкой — та, у которой побед было слишком много, или та, у которой они отсутствовали вовсе.