Я рассказываю правду.
Пилат останавливается, сжав губы, смотрит Лонгину в лицо, какое-то время молчит.
Я знаю, что ты никогда не пьешь на службе, Германик, иначе велел бы высечь тебя. Ты являешься ко мне с историей о небесном создании, которое отвалило камень от гробницы, не касаясь его руками, о громовом голосе, обратившем в бегство наших ребят… кстати, а куда девались молодцы из храмовой стражи?
Они бежали первыми. Я не буду их осуждать: это и вправду было страшно.
А ты почему не бежал?
А я упал в траву. Я должен был остаться, но стоять не мог. Только бежать или лечь. Вот они меня и не заметили.
Кто? Эти… божественные существа?
Да нет, они-то видели меня насквозь, словно на мне не то что доспехов и одежды — а и кожи с мясом нет… Я же говорю: страшно. Не заметили женщины — эта, Мириам из Магдалы, и еще несколько — не знаю их имен.
Постой… Мириам из Магдалы? Та, которая спала с Требоном из второй манипулы? (Лонгин молчит) Впрочем, это неважно. Значит, там были женщины и эти небесные существа?
Да… Нет. Женщины были там, но небесных существ они не видели.
Ты видел, а они нет? Как такое может быть.
Наверное они были невидимы для женщин. Те скоро убежали, крича, что Учителя кто-то похитил из гроба. Осталась одна Мириам. Я ее не видел, потому что лежал лицом вниз и просто ждал, когда существа убьют меня или уйдут…
Час от часу не легче — ты лежал лицом вниз, откуда ты знаешь, что она там была?
Потому что я услышал ее голос. Может быть, она тоже убежала, но вернулась.
Ладно, хотя у меня уже заканчивается терпение. Дальше?
Эти существа заговорили с ней. «Женщина, почему ты плачешь»? А она ответила — «Взяли моего Господа и не знаю, куда Его положили». И тут новый голос спросил ее — «Мириам, почему ты плачешь»? И я решился поднять голову. Прокуратор, это был Он. Живой.
Ты меня без ножа режешь, Лонгин. Ну, придумай хоть что-то более убедительное.
Я не лгу, прокуратор.
Так солги, дубина! Неужели так трудно рассказать, что караульные уснули, и в это время ученики украли тело, а когда ты пришел проверять посты, гроб был уже открыт и пуст?
Тогда Севера и Криспа обезглавят, а они не засыпали на посту. И не виноваты в том, что покинули пост. С небесными созданиями невозможно было сражаться.
Но если ты будешь держаться этой сказочки, я велю обезглавить тебя. В Уставе нет никаких исключений для небесных существ. Покидать пост не разрешается ни при каких обстоятельствах. А ты их покрываешь.
Это уж воля ваша. Я говорю лишь о том что видел, а видел я, что Иисус из Галилеи воскрес.
Нет! Нет и нет! Ты видел голого мужика, который разговаривал с еврейской шлюхой! И если бы ты задержался там подольше, ты бы увидел и все остальное!
Допросите ее.
Кого? Эту Мириам? Да Санхедрин рассмеется мне в рожу, а консул подотрется протоколом ее допроса! Она — женщина, и не того сорта, чтобы ее слово хоть что-то весило в суде. Кого ты еще мне посоветуешь?
Я уже не в счет? У вас есть сомнения в том, что я мужчина? Или гражданин Рима? Или в моей репутации?
(тяжело опускается на стул) Нет, ты мне вот что скажи: когда он успел? Ты же видел его всего ничего, я с ним говорил дольше, чем ты!
Он искупил меня. Он понес мои грехи.
(пряча лицо в ладонях) Безумие… (Сидит так несколько секунд, потом открывает лицо и поворачивается к Лонгину). А ведь это отличная мысль. Ты безумен, Германик. Ты свихнулся, сбрендил, сошел с ума. Этот город доконал тебя. Он кого угодно доконает. Я отправлю тебя в отставку по здоровью. Жаль, когда такой солдат так печально заканчивает, но что поделаешь — нельзя же держать на службе сумасшедшего кентуриона.
Вы знаете, что я здоров.
Знаю. Писарь! Писарь, чума тебя забери!!! Впрочем, нет, с этим я управлюсь и сам (садится за стол, берет папирус, быстро черкает на нем. Лонгин, не меняя позы, следит за ним одними глазами). Вот… Германик Лонгин… кентурион… по причине… нарастающего безумия… к строевой службе больше не годен. И посему… увольняется… с поста кентуриона… и… из римского войска… Властью… сената и народа Рима… Прокуратор Иудеи Понтий Пилат… (сыплет на приказ песком). Печать… (жмет к приказу перстень).
Вы знаете, что я здоров.
Знаю. Но если я поверю тебе… Если хоть на секунду поверю… То мне придется разорвать всю свою жизнь на куски. Мне придется оставить вот это вот все… должность… дворец… жалованье… Да, и взятки! (это он уже кричит в сторону двери) Взятки, будь они прокляты! На которые ты живешь легко и безбедно, считая себя праведницей! И умереть, как Он! Встать одному против этих скотов, против Рима, против всего мира — и умереть! На кресте! Как раб! За что? Кто-нибудь может объяснить — за что? Вот ты, Германик, можешь объяснить?
Нет, не могу. Я знаю лишь одно:
Отныне золотая середина
Исчезла. Точно храмовый покров,
Она порвалась ровно посредине,
И облетело золото. Теперь
Есть свет и тьма, добро и зло, победа
И пораженье. Середины нет.
Вы не наденете один сандалий,
Чтобы пойти по улице, и ногу
Одну не вскинете на лошадь, чтобы
Другой ногой остаться на земле.
Вам на одной ноге не устоять,
Другой ногой в седле не удержаться.
Настало время выбора. Закончен
Век середины, половинный век.
Тот век с Распятым вместе был распят —
И погребен, и не восстал из гроба.
Никто отныне встать не сможет сразу
По обе стороны Его креста.
Есть выбор. Есть свобода. И есть смерть.
Не для меня. Прощай, безумный Лонгин.
Христос воскрес.
Уйди…
Конец