Были ли поколеблены в своих убеждениях члены академии, после того как выслушали Лопе? История не высказывается ясно на сей счет.
Лопе де Вега в любом случае одержал победу, он создал целую школу, у него были ученики, такие как великий драматург Тирсо де Молина, создатель прославленного персонажа — Дон Жуана. Тирсо де Молина писал: «Мы горды тем, что можем считать себя его учениками, и мы, считая себя счастливцами, потому что у нас был такой учитель, будем защищать его доктрину от нападок тех, кому пришла бы в голову мысль ее оспорить. Совершенно естественно, что, доведя жанр комедии до совершенства, он создал школу».
Сам Лопе, как бы подводя исторический итог театру своей эпохи, заявил:
Задолго до того, как романтики провозгласили Лопе де Вега гениальным художником, он был провозглашен самым почитаемым, самым обожаемым автором своего времени. За два века до того, как Виктор Гюго позиционировал себя как драматурга-революционера в своем предисловии к «Кромвелю», провозгласив принцип свободы писателя от всяческих правил и образцов, Лопе обнародовал эту идею в Испании и она одержала блестящую победу. Именно призвав в покровители и защитники Лопе, Гюго смог провозгласить «свободу искусства от деспотизма систем, законов и правил», а гения объявить «единственным грузом, который может склонить на другую сторону чашу весов искусства». Подражая Лопе, Гюго пишет: «Чтобы запереть на замок заповеди и правила, шесть ключей будут не лишними». Напомним, что Лопе однажды сказал: «Когда мне надо написать комедию, я запираю заповеди и правила на замок шестью поворотами ключа». Ну а дальше со всякой осторожностью, что все же была свойственна Лопе, было покончено, и она уступила место откровенной агрессии в речи Гюго: «Собьем ту старую штукатурку, что скрывает фасад искусства! Нет ни правил, ни образцов! Вернее, нет иных правил, кроме общих законов природы, которые распространяются на все искусство, а также особых законов, которые для каждого произведения проистекают из условий существования данного сюжета. Одни законы вечны, другие же изменчивы и служат лишь один раз».
Хотя вышеуказанные свободы далеко не во всем равны тем, коих требовал Лопе по причине того, что он и Виктор Гюго находились в совершенно разных условиях, тем не менее Гюго следом за Лопе утверждал, что необходимо искусство, основанное на практике, и это соответствует «рецепту», данному Лопе в «Новом искусстве сочинять комедии». Он также полагался на поэтику, чьи постулаты не провозглашались явно, а подразумевались, на поэтику, бывшую не чем иным, как сводом правил, введенных комедией.
Комедия как жанр, еще при жизни Лопе представшая на сценах других стран, что было связано с высоким престижем Испании в Европе, достигла апофеоза славы, когда ее развитие завершили авторы-романтики. Тогда великие герои-испанцы стали прямо-таки мифологическими фигурами. Лопе, никогда не покидавший пределов Испании, безраздельно господствовал в мире поэтического вымысла. Так что нет ничего удивительного в том, что Лопе предстал перед европейскими поэтами-романтиками как равный им в том, что было в нем импульсивного, непокорного и своеобразного по отношению к общепринятым нормам. Его дар воображения, его гений в сочетании с плодовитостью заставят графа фон Золена, переводчика пьес Лопе на немецкий язык, воскликнуть: «Зачем искать других богов?! Достаточно опуститься перед ним на колени и поклоняться ему». Это был пылкий отзвук того знаменитого символа веры, что без устали повторяли современники Лопе: «Я верую в Лопе де Вега, всемогущего поэта небесного и земного». Следует заметить, что этот символ веры сама инквизиция была вынуждена, правда не без колебаний и предосторожностей, подвергать критике и запрету, но безуспешно. В отношении кого еще могли бы так близко сойтись барокко и романтизм?