Лора-ли-ло
Когда я впервые увидел море, то чуть не умер, а оно плеснуло на меня светом, схватило за шкирку и утащило на самое дно любоваться на ракушки и золотистых рыбок. Меня спасла девушка, которая была на том пляже. Поначалу я принял ее за русалку, уж больно смешно на ее голове лежали водоросли на манер волос, когда она вытаскивала меня из воды. Я откашливал воду на горячие от солнца камни, а мои легкие отчаянно отказывались принимать кислород, тогда как под водой мне дышалось глубоко и спокойно, лишь слегка кружилась голова. Тогда я впервые подумал, что моя мать была русалкой, раз под водой я почувствовал себя как дома. Девушка, спасшая меня, оказалась отшельницей. Я помню, как она протянула мне бутерброд, выуженный ей из какой-то помойки, и ровный след от чьих-то зубов на белоснежном хлебе. Затем появилась моя мать. Она прогнала отшельницу, сразу почувствовавшую в ней угрозу и двумя пальцами сжала мое ухо, чуть не вывернув его наизнанку. Когда она на что-то злилась, то ее речь едва ли напоминала человеческую, но, к своему несчастью, это не мешало мне ее понимать. Пробормотав что-то бессвязное, она толкнула меня в борону дороги, напоследок пригрозив пальцем. И я послушно пошел домой, а ухо горело, и каждый шаг отзывался болью в боку.
Отец просил, чтобы я не злился на мать, говорил, что до армии она была совсем другой, только я был слишком мал и этого не помню. Он прав. Я помню совсем другое. Я помню крики за соседней стенкой, хруст осколков под ногами, запах спирта и валерианы. Она никогда не спала ночью, и часто я просыпался от полоски света под дверью, и больше всего боялся, что она в нее войдет. Но она не входила, ее путь лежал в ближайший кабак.
Однажды, ворочаясь в кровати, я услышал, как кто-то поет колыбельную. Слова были мне незнакомы, но одно повторялось чаще прочих. Лора-ли-ло, лора-ли-ло… Это русалка поет. Нет, не просто русалка. Моя мама. Убаюканный этой мыслью, я уснул.
В новой школе учеников было много, и новеньких хватало и без меня, так что до меня никому не было дела. Девчонки часто сбегали с уроков, чтобы поплавать в море, а мальчишки рисовали мелками на асфальте и играли в куклы. Один из них по секрету сказал мне, что девчонки опять собрались на пляж. Утром он подслушал разговор учителей о том, что на берег прибило искалеченный труп какой-то бездомной. Полицейские начали расследование, но, судя по всему, это было нападение акулы.
— Ты как хочешь, а я больше ни ногой в воду. — заявил он, распаковывая мелки.
Я испугался так, что у меня заболел живот, и медбрат отпустил меня с уроков. Если акула нападает на людей, то не может ли она напасть на мою маму? Эта мысль не давала мне покоя, пока я шел домой.
Мать наверняка была дома, отсыпаясь после очередной пьянки. После армии ей назначили пенсию, а работать она отказалась. На полпути я решил, что не пойду домой, и свернул в библиотеку. Выскреб мелочь из кармана, и старик библиотекарь оформил мне читательский билет, да еще и угостил печеньем, которое лежало в корзиночке рядом с телефоном. От него я узнал, где можно найти книги о русалках. Они располагались на последнем этаже почти под самой крышей.
Из стеклянной крыши лился тусклый свет — крышу давно не мыли. Я шел, задрав голову, и едва не налетел на парусный фрегат, стоявший на постаменте. Народу в библиотеке почти не было, лишь пара старушек профессорш сосредоточенно листали толстенные талмуды, что-то выписывая в разлинованную тетрадь. Паруса фрегата были такими алыми, что при одном лишь взгляде на него глаза начинали слезиться. Нос корабля обвивала искусно вырезанная русалка с трезубцем в руке. Волосы ее топорщились во все стороны, а на лице застыл оскал. Позднее, пролистав десятки книг, я узнал историю этого фрегата.
Давным-давно, когда флот ее высочества еще только начинал покорять моря, выдалось на редкость дождливое лето. У берегов то и дело начали пропадать люди и животные, рыбачки клялись, что больше никогда не выйдут в море, а море то и дело выплевывало водоросли, похожие на спутанные клубки змей. Безрезультатно священники читали молитвы над морем, то лишь глумилось над ними и лизало им бороды своим соленым языком. Одни лишь древние старухи сохранили в памяти, что значила эта напасть. Русалки. Ни сети, ни гарпуны не помогали в борьбе с ними. Казалось, что море на закате кишело змеями, но то были русалочьи хвосты. Зубы их были остры как стальные ножи, а кожа склизкой и мерцающей как чешуя. Люди голодали, потому что боялись выходить в море, и корабли заморских купцов перестали подходить к их гавани, страшась хвостатых гостей. Тогда нашлась одна храбрая дева, которая заметила, сколь сильно русалки любят красный цвет и теряют голову при виде его, забывая обо всем остальном. Обратилась дева с поклоном к императрице и сказала, что знает, как отвести беду от их страны, и нужен ей только один корабль, но не с простыми парусами, а с алыми, да команда, которая согласится поплыть с ней на верную смерть. Согласилась императрица с ее условиями и повелела выкрасить паруса в алый. И так на рассвете, когда солнце было цвета парусов, а паруса цвета солнца, фрегат отплыл от родных берегов, и русалки, завороженные цветом его парусов, поплыли за ним. Случилось то в канун весеннего равноденствия вот уже триста лет назад. С тех пор праздник алых парусов здесь отмечают каждый год, и каждая школа стремится перещеголять другую выступлением своих учеников.