Одна из профессорш, заметив как внимательно я изучал книги о русалках, однажды сказала, что в их музее сохранился скелет одной из них. Я вежливо поблагодарил ее, но когда наш класс пошел туда на экскурсию, то представился больным. В тот день мать была в весёлом расположении духа и рассказала о том, как их дивизия штурмовала на дирижаблях хребет Дракона, и наверху было так холодно, что под их носами появлялись сосульки. Эту историю я слышал много раз, но что было дальше, она никогда не рассказывала, хотя я знал и сам. Ее дирижабль был сбит над Тихим морем, а ее саму подобрал линкор союзниц, но его потопили, и она с выжившими провела две недели под палящим солнцем, дрейфуя в открытом море. Эту историю о выживших писали в газетах, преподнося как чудо и свидетельство того, что небеса на нашей стороне. Иногда взгляд матери стекленел, и она начинала бормотать какие-то бессмыслицы о змеях из воды и никак не могла напиться, сколько бы воды и алкоголя не пила. Интересно, считали бы журналистки это чудом, если бы видели ее такой? Вернувшись, она возненавидела море, но вдали от шума прибоя чувствовала себя еще хуже, и потому мы поселились здесь.
В тот день, когда она опять захотела пить, я сварил ей крепкий кофе как она любила, добавив мед и острые специи, но руки ее так дрожали, что она уронила чашку и обозвала меня криворуким олухом, которого ни одна добропорядочная женщина не возьмёт в мужья. Тогда мне уже исполнилось шестнадцать, и потому я лишь пожал плечами и ушел в свою комнату. Пускай эта женщина говорит что угодно. Она не моя мать.
С каждым годом линзы моих очков становились все толще, но я лишь сильнее закапывался в книжки в поисках ответов на мои вопросы. Праздник Алых парусов был уже завтра, и я был одним из докладчиков, призванных вновь рассказать горожанам об их славной истории. Говорят, что губернаторша приготовила специальный корабль нарочно переделанный под старину и украшенный алыми парусами. На закате под звуки салютов он должен был торжественно вернуться в гавань. Чего только не сделаешь, чтобы тебя переизбрали на второй срок. Мою мать пригласили как почетную гостью, ветераншу войны, и она весь вечер искала свои медали, пока отец гладил ее мундир. Я хмыкнул и сдвинул очки на кончик носа. Милитаризм в дешевой обертке патриотизма.
Иногда я все еще просыпался от тихой колыбельной, а потом неизменно хлопала дверь, то мать возвращалась из очередного кабака. К тому времени я был уже взрослым, и прекрасно понимал, что детские фантазии о матери-русалке не имеют под собой ничего реального, но и россказни взрослых уже не могли меня обмануть. Русалки плавали в этих морях задолго до людей, а те их уничтожали и придумывали сказки, чтобы потешить свое эго. О нет, теперь я знал правду, выуживал ее между и строк из старинных фолиантов, как рыбачки выуживают рыбу из морских пучин. Завтра на докладе я расскажу всю правду, и буду смотреть, как улыбки сползают с их самодовольных лиц.
— Лорас, а ну иди сюда! — раздался голос из моей комнаты.
— Да не видел я твоих медалей, мам.
Но спрашивала она вовсе не о них. Она стояла в комнате, держа в руках мой доклад. С трудом выговаривая слова, она сказала:
— Что это такое?
Я пожал плечами.
— Это мой доклад.
Руки матери задрожали, но я смотрел ей прямо в лицо, подсвеченное языками пламени. Больше она меня не испугает. Никогда.
— Ты че понаписал про этих тварей? Я тебя спрашиваю. — сказала она.
— Они не твари, твари только люди, которые их убивают. А ты сколько их в море убила?
Мать двинулась ко мне, но словно передумала и, скомкав листы, швырнула их в камин.
— Вот и иди живи с этими тварями, только жабры отрастить не забудь.
— Вот и пойду, все лучше, чем с тобой.
— Что с тобой стало, где мой сын?
— Его больше нет.
Я сам от себя не ожидал, что это будет настолько приятно.
Позже вечером ко мне пришел отец. Он выглядел еще более уставшим чем обычно и держал в руке кружку какао, приправленное острыми специями. Папа хорошо знал, как сильно я люблю острое. Протянув мне кружку, он сел рядом на кровать.
— Лорас, разве можно было так говорить со своей матерью? — укоризненно спросил он.
— Она первая начала.
— Хорошо, что она твой доклад нашла, скандал был бы такой, что не оберешься. Так-то ты своих родителей любишь? Пока живешь под нашей крышей, молодой человек, ты будешь нас слушаться, а потом выйдешь за жену и делай, что хочешь.
Отец всегда давил на жалость, когда чувствовал, что неправ.
— Ага, прям как ты, да?
Воздух наполнился звоном. Я схватился за щеку, но отец уже встал с кровати и подошел к двери.
— Подумай над своим поведением. — сказал он. — Кстати, у тебя есть что-нибудь в стирку? Я машину запустить собрался.
Я покачал головой, и он закрыл дверь.