— Да пошли они, — в сердцах высказался командир отряда. — Выбрали полицаев и старосту из своих и думают, что те их прикроют от фашистов.
— Неправильно это, — вздохнул Остап. — Дай я попробую с ними поговорить. Детей жалко, немцы же их не пожалеют.
— Пробуй. Но учти, что у нас там, — оборотень мотнул головой в сторону машин, — больше семьдесяти человек. И нам нужно с ними успеть до рассвета уйти подальше от немцев. А если эти, — он вновь мотнул головой, но на этот раз на местного старосту в окружении односельчан, — будут упираться, то точно не успеем.
И вновь Остап упрямо сказал:
— Справлюсь.
Глава 20
— Немцы что-то совсем лютуют, — тихо сказала Авдотья. — Что им нужно от нас?
— Выгоняют, не слышала, что ль? — желчно ответил Игнат Богомолов, которого все звали только Клюшкой.
С самого утра немецкий гарнизон, стоящий в деревне, развил бурную деятельность. Сначала они занимались только собой, не трогая деревенских, которые засели в избах и боялись выйти за дверь даже за водой или в уборную. Они видели, как немцы носятся по улицам, выставляют посты на околице и усиливают уже имеющиеся. Спустя несколько часов в деревню приехали ещё несколько десятков гитлеровцев. А ещё через четверть часа в окна и двери застучали приклады. Под звон стекла и треск досок зазвучали приказы на немецком и корявом русском о том, чтобы жильцы срочно выходили на улицу и шли на площадь перед сельсоветом, где располагалась администрация новой власти с момента оккупации.
— Шишкиных не видно, — нахмурился Силантий.
— Я слышала стрельбу в их доме, — тихо сказала Парфёнова. — Когда мимо пробегала, то видела возле двери кого-то в белой рубахе. Может, Надьку, может саму Зинаиду.
— И? — ещё больше нахмурился деревенский фельдшер. — Что она делала? Или с ней делали?..
— Лежала неподвижно. Кажись, мёртвая, — совсем тихо произнесла женщина.
Силантий помрачнел.
— У Ломенцев тоже стреляли, — сказал Клюшка, стоило Парфёновой смолкнуть. — И я их не вижу.
Их беседу прервал немецкий офицер, вышедший их сельсовета на крыльцо. Справа от него пристроился переводчик в гражданском пальто, но с белой повязкой полицая на левом руке. Он принялся слово в слово переводить речь, обращённую его хозяином к местным жителям. То, что он сказал, люди уже слышали от полицаев и гитлеровцев, что выгнали их из жилищ.
— Вам всем надлежит немедленно покинуть деревню. Всех, кто решит остаться ждёт расстрел. Запрещено брать вещи, продукты или угонять скот. За это наказание одно — расстрел.
Услышав эти слова, народ заволновался. Кто-то из мужчин в первых рядах крикнул:
— Куда ж нам идти, господин офицер? У многих дитяти маленькие совсем, им без еды, без молока тяжко будет.
Его поддержала одна из женщин:
— Нас же почти в одном исподнем выгнали из дома. Как же без вещей идти?
— Вы, унтерменши, должны быть рады, что вас не казнили, как пособников бандитов на месте. Благодарите за это армию великой Германии. Недочеловекам запрещено иметь что-то своё.
Даже длительное проживание под оккупацией не сумело вытравить в людях желание бороться за своё. Да и по факту, боролись они за свою жизнь. Ведь без тёплых вещей, без той же коровы или козы, чьё молоко было необходимо маленьким детям, деревенские не выжили бы в эту пору, когда в лесах ещё полно снега. Толпа заволновалась, голоса зазвучали громче. Вот только они в шоке от услышанного забыли с кем имеют дело. Внезапно раздалась автоматная очередь. Пули ударили по первому ряду, не разбирая, чьи тела пронзают — мужчин, женщин, стариков или детей. Мольбы сменились криками страха, толпа отшатнулась назад и в стороны, но наткнулась на стволы винтовок и пулемётов оцепления.
— За непокорность и отказ выполнять законные требования власти… — раздался голос переводчика. Но миг спустя он был перебит.
Силантий, единственный из всех оставшийся на прежнем месте, вскинул руки к небу и страшно закричал, заглушая все окружающие звуки. Многим даже показалось, что сам воздух загудел от его голоса.
— Что б вы все умерли, нелюди!!!
Руки пожилого мужчины засветились золотистым светом, который быстро охватил его тело, а потом волной разошёлся во все стороны. За пару секунд свет разлился по всей деревне, накрыв людей, живых и мёртвых, местных жителей и захватчиков. Как только свечение пропало, то последние попадали на землю, как срубленные деревья… и зашевелились те, кто стал жертвой немецкого свинца. К сожалению, с земли поднялись не все из них.