Пэн задавалась вопросом, что будет дальше с Жан-Полем, она не могла вообразить Моргана, пишущего Кардиналу Лотарингскому нечто подобное: «Ваше Высокопреосвященство, я только что убил вашего эмиссара; пожалуйста, пошлите кого-нибудь за его телом». Или, могла? Морган был гораздо жёстче и менее миролюбив, чем Тристан. В конце концов, она смогла вообразить его, нахально делающего нечто подобное.
Какими бы ни были его планы, она была уверена, что он и не подумает посоветоваться с ней. Опустошенная, в более унылом настроении, чем когда-либо с тех пор, как потеряла Тристана, Пэн удалилась в свою спальню, приняла ванну и залезла в кровать как раз тогда, когда серый предрассветный туман принёс на остров обещание нового дня.
Она проснулась следующим вечером, когда длинные тени опускающегося солнца накинули золотистый покров на замок. Нэни принесла новость о том, что судно Моргана вернулось из чёрного шквала с незначительным ущербом. Пока Нэни помогала её одевать, Пэн пробежалась взглядом по крышам, по стенам замка, по голубятне. Видл пересекала двор позади стада свиней. Ей даже удалось услышать нежное воркованье птиц в голубятне.
Так же стремительно, как летит молот на наковальню, у нее упало настроение. А ведь мгновение назад она так любила свою жизнь среди разношёрстных и шутовских обитателей Хаклиффа. Да ведь даже Пондер Кутвелл доставлял кое-какие радости. И как следствие его глупости — вскоре после её возвращения из Англии он послал ей ещё одно предложение о браке. Теперь даже мысль о том, чтобы изгаляться над Кутвеллом, не принесла облегчения её разбитому сердцу. Она подошла к другому окну и мельком осмотрела почти лишённый растительности сад замка.
Дверь в стене сада открылась, и между рядами грядок с травами прошлась Твисл с корзиной на руке. На грядках было полно яркого зелёного падуба. Падуб. На носу Декабрь и святой праздник. Обычно она выступала в роли Лорда Мисруле,[102] ведь никто не мог сравниться с ней в устройстве шумного веселья и представлений с ряжеными. В этом году она назначит кого-нибудь другого. В этом году в её душе не было веселья.
Её глаза наполнились слезами. Она торопливо вытерла их, бормоча самой себе: «Хватит, Пенелопа. Хватит жалеть себя. Что, если Морган увидит тебя? Святые, ты хочешь, чтобы он узнал правду?»
Её руки замёрзли и онемели от холода. Она потёрла их друг о друга, затем сжала их перед собой и отчитала себя. Разве не поняла она, что Морган решил помучить ее? Мужчина приучал женщин поклоняться себе, он был так удивлён и раззадорен её отказом подчиниться его желанию. Извращённое, злое существо. Он признал, что не любит её, но при этом чувствовал себя в праве использовать её для своего собственного наслаждения. Со сколькими женщинами он вёл себя подобным образом?
Она не забыла замечание лорда Монфора обо всех тех английских дамах. И Леди Энн. И Марии.
Похотливый распутник. В Пэн вспыхнул гнев. Это праведное неистовство растопило вызванный горем холод в её душе. Она ощутила покой в сердце, когда вместе с холодом ушла её боль, и это дало ей возможность подумать о том чтобы выйти и предстать перед миром вне её спальни… и Морганом.
В чём она нуждалась, так это в плане, который заставил бы Моргана поспешить с отъездом. Он должен уехать прежде, чем её сопротивление падёт, и она окажется у его ног. Она чувствовала свою уязвимость, и понимала, что не сможет долго сопротивляться его присутствию. Каждый раз, когда он смотрел на неё тем пристальным чёрным пылающим взглядом, каждый раз, когда он двигался в том запутанном танце, делавшем его походку какой-то особенной, — она испытывала такую боль, будто кто-то вонзал ей кинжал в сердце.
Он двигался так, будто имел определённую цель. Он двигался как ястреб, осматривающий поля в поисках невинных, пухлых мышек — обыденно и неторопливо. Если он останется здесь дольше, она сойдёт с ума, думая о том, как он стал таким искусным любовником. Она начнёт задаваться вопросом, кто были эти дамы и почему они с нетерпением ждали его возвращения. Размышления привели бы к мечтам, а мечты к безумию. Она могла бы даже накричать на Моргана и потребовать ответа — кто такие Леди Энн и Мария. Она могла бы уступить ему.
Она должна избавиться от него или ей суждено подвергнуться ещё большим оскорблениям и испытать гораздо большую боль по сравнению с той, что она испытывает сейчас. Пэн оперлась руками о подоконник, не замечая холодного ветра, гуляющего по саду. По небу неслись облака цвета дамасской стали. Бриз обжёг щёки девушки, заставил зябко поёжиться и встряхнул её чувства, вырвав из невесёлых раздумий.
Новый план должен быть хитрее, бесполезно просить такого высокомерного негодяя об отъезде. Ветер кинул ей волосы в лицо. Пэн глубоко вдохнула и нырнула в комнату. Надев толстый плащ и натянув капюшон на голову, она отправилась на прогулку по стенам замка.
Она кивнула Эрбуту, с важным видом обходящего посты в виду того, что являлся единственным, кроме Турнипа, стражем, способным выполнять свои обязанности. Неглубокая рана на голове предоставила ему прекрасную возможность похорохориться и похвастаться перед деревенскими девицами участием в сражении.
Пэн удостоверилась, что Эрбут хорошо одет и отпустила его. Затем бродила взад и вперед по стене, пытаясь придумать способ вынудить Моргана покинуть остров. Казалось, он был полон решимости заставить её признаться в том, что она желает его. По пути домой он сказал о необходимости допросить пленников. Он мог сделать это на борту своего судна, и его присутствия требовали дела в Англии, не на Острове Покаяния.
Нет, он оставался на острове, чтобы давить на неё, сделать её своей… своей шлюхой. Пэн вспыхнула, как только в мыслях промелькнуло это слово, ведь, по правде говоря, она заслужила это. Влюбившись в Тристана, она вела себя как проститутка, и теперь он соответственно ведёт себя с ней. Эта мысль снова пробудила её гнев на него и заставила злиться на саму себя.
Пэн вскрикнула, в этом крике смешались боль и ярость. Когда она поворачивалась, ее плащом и юбками завладел ветер, она подняла кулак и ударила по зубчатой стене. Рука врезалась в камень. Она взвизгнула, сжала руку в кулак и исполнила короткий танец боли. Спрятав кулак под здоровой рукой, девушка закусила губу и посмотрела за стены замка.
Видл вернулась в свинарник. Пэн услышала её тихое пение и мурлыканье, когда та уговаривала огромную свинью выйти из загона. Свинья ковыляющей походкой вышла в сопровождении шести маленьких, торопливо спешащих за матерью, поросят. Пердита — гордость Хайклиффа.
В отличие от Марджери, Пердита была чёрной с белой полосой на брюхе, одно её ухо висело, в то время как другое стояло торчком. Ещё одним отличием от Марджери было то, что один из клыков Пердиты был сломан в борьбе с другой более молодой свиньёй. В целом же, Пердита, с её ушами и клыками, принадлежала Хайклиффу. Марджери же, в своём свином совершенстве, нет.
Где-то в цитадели хлопнула дверь. Пристальный взгляд Пэн переметнулся с Пердиты к лестнице, ведущей в цитадель. По ней в компании нескольких мужчин спускался Морган. Он прошел по стене замка к одной из башен, в которой содержались люди Жан-Поля, его челюсти были сжаты, рука в перчатке покоилась на эфесе шпаги. Вдруг он обернулся и уставился на цитадель. Его пристальный взгляд методично прошёлся по зубчатым стенам и остановился на Пэн. Он не шелохнулся и даже не показал, что заметил её. Он только смотрел.
Его люди остановились и проследили за его взглядом, затем начали подталкивать друг друга и шептаться. Один сказал что-то Моргану, на что тот кивнул, вызвав у остальных мужчин смех. Морган хотя и не смеялся, но продолжал сверлить Пэн взглядом, как будто пытаясь добиться того, чтобы она растаяла от тоски и страсти.
В ответ Пэн вздёрнула подбородок, сложила руки на груди, и сердито посмотрела на Моргана. К её огорчению Морган улыбнулся ей и что-то произнёс своим людям, которые в ответ громко заржали. Пэн захотелось бросить их всех в свинарник. Большее раздражение вызвало и его одеяние из серебристой парчи, расшитой жемчугом. Впившись в него взглядом, она не позволила завладеть собою видениям того, как он одаривает комплиментами королеву и множество других красивых леди при дворе. В конце концов, Морган уедет и оставит её вариться в собственном гневе.