Неужели мне не вглядываться в черты этого дракона? Он издох, но вдруг он отложил яйца, и вдруг эти яйца уже трескаются под напором изнутри?
К кому-то революция пришла из недр его повседневной жизни. Спустилась с чердака, выбежала из его собственной спальни, пьяная, выползла из дворницкой. А к кому-то она пришла в виде экспортного товара (была же такая теория «экспорта революции»). Но не надо винить других, не надо называть других обманщиками или оккупантами. Революция, как сифилис, передается только интимным путем. Неважно, кто заболел первым. Если ты тоже болел, значит, ты тоже развратник.
Можно плеваться в революцию латышской слюной, грозить ей немецким кулаком, жаловаться на нее, плача украинскими слезами. Зря. Поздно. Сами во всем виноваты. Все!
Они были лучше нас, те, кто пережил две мировых, одну гражданскую, продразверстку, стройки века, лагеря, психушки, скудную жизнь без всякой перспективы. Если бы это легло на наши плечи, история закончилась бы на нас. Мы бы этого не вынесли. Мир и не должен был это вынести. Он должен был кончиться, и революция делалась сознательно как рукотворный конец истории. Но чудище просто захлебнулось кровью и остановило свое победное продвижение. При этом кровь многих жертв была столь обжигающе чиста, столь непохожа на химический состав обычной грешной крови, что чудище почувствовало дурноту. Оно, привыкшее питаться грязью, грехом и прахом, отравилось съеденной чистотой. Поэтому мир продолжает жить, и дети катаются на каруселях, а мамы, улыбаясь, наблюдают за ними.
Я не могу представить войну. И не хочу представлять. Но я могу представить неожиданный стук в дверь среди ночи. Могу представить, как вскакивают с кроватей и покрываются липким потом жители дома, под утро услышавшие визг тормозов у своего парадного. И разлука с близкими, мучающая до тошноты, и вся страна, поющая блатные песни, потому что полстраны в лагерях. Это и многое другое я могу представить. И не надо мне говорить, что «это не повторится». Не надо. Потому что революции, как скользкие гадины, выползают из развратного либерального чрева, а мы влюблены в либерализм. Потому что притуплённые удовольствиями нервы требуют особых наслаждений. И конечный предел наслаждений для грешника – это дикое насилие и невообразимый разврат. А потом – самоубийство. Все это, собственно, и есть революция, если лишить ее шутовского наряда, сшитого из громких фраз.
Из газетных хроник и телевизионных репортажей мне видно, что мир болен именно этим.
Тебя, революция, извиняет только твоя неизбежность и, может, еще твоя безликая суть.
Ведь ты и вправду – «призрак, бродивший по Европе», а теперь уже и по всему миру. Но это не извиняет твоего идейного творца и вдохновителя. Он уже справедливо проклят Богом, и ничто, кроме огненного озера, его не ждет. И это не извиняет твоих рекрутов, которые готовы лить чужую кровь и чью кровь ты сама прольешь непременно.
Я помещаю свой чернильно-бумажный крик в пустую бутылку и запечатываю горлышко сургучом. Быть может, носимая волнами, она ударится о борт парохода, плывущего в светлое будущее. Может быть, из любопытства ее выловят, распечатают и прочтут содержимое.
Адреса своего я в письме не оставлю. За мной плыть не надо. Надо только прочесть письмо. Пусть не всем. Пусть только в кают-компании. А вдруг капитан заинтересуется содержимым и на следующее утро изменит курс.
Сказка о Рукавичке похожа на притчу
Сказка о Рукавичке похожа на притчу о сердце. Потерял дед рукавичку, и залезло в нее множество разной живности. Сначала лезли те, чьи размеры сопоставимы с размерами рукавички: комар-пискун, мышка-норушка, лягушка-квакушка. Затем незаметно для нашего сознания в рукавичку залазят те, кто намного больше ее размеров: зайчик, лисичка, волк. Абсурд становится очевидным, лишь когда в рукавичку залазит медведь и она рвется. Оказывается, мы спокойно слушали сказку со всеми этими «кто-кто в рукавичке живет?» и не замечали, что уже давно пересекли грань между возможным и невозможным.
А при чем здесь, спросите, сердце? А при том, что в нем живут вещи невозможные и неожиданные. Если не боитесь поднять грязь со дна, постучите в свое сердце, спросите: «Кто-кто в рукавичке живет?» Будьте готовы услышать и лай, и рычание, и кваканье.