квалификативной акцентуации и т. д.
Несомненно, подобная кодификация, более открытая реальности, выгодно отличается от прежних
риторико-типологических классификаций своей гибкостью. Эти знаки можно считать элементами
второго членения, выделяемыми в соответствии с их дифференциальной и позициональной
значимостью и лишенными собственных значений, но способствующими формированию таковых.
Однако некоторые из этих знаков обозначают функции и, следовательно, могут быть поняты как
элементы первого членения
Еще более открытой и гибкой была бы кодификация, основанная на чисто математической
комбинаторике, изучаемой метадизайном 27, который решительно не интересуется тем, что именно
проектируется, но только созданием порождающих матриц, могущих составить основу всякого
проектирования, созданием условий для проектирования, максимально открытого вариативности
первичных и вторичных функций. Тем не менее, и в этом случае мы имели бы дело с кодом, принадлежащим не только архитектуре, хотя бы и чрезвычайно полезным для целей собственно
архитектурных.
Возвращаясь к конститутивным знакам архитектуры и признавая за ними свободу артикуляции, независимость от риторических предписаний и заблаговременно уготованных решений, укажем на
www.koob.ru
то, что вопрос — встающий перед архитектором не как производителем означающих, опирающимся на код, подобный предложенному выше, но как разработчиком значений, денотируемых и коннотируемых создаваемыми им означающими формами, — вопрос о том, какими правилами следует руководствоваться, соединяя эти конститутивные знаки, остается
открытым. Если он откажется от правил, которые ему предлагают традиционные риторические
лексикоды, на какие новые павила ему опираться? Если считать конститутивные знаки словами, 27 Andries van Onck, Metadesign, in "Edilizia Moderna", n 85
241
то складывается парадоксальная ситуация, при которой архитектор, располагая парадигмой, не
знает, как привязать ее к оси синтагматики. Имеется некий словарь и, стало быть, логика, но
грамматику и синтаксис надо еще создать. И очень похоже на то, что архитектура сама по себе не
в состоянии снабдить его искомыми правилами.
Не остается, следовательно, ничего другого, как заключить: архитектура исходит из наличных
архитектурных кодов, но в действительности опирается на другие коды, не являющиеся
собственно архитектурными, и, отправляясь от которых, потребитель понимает смысл
архитектурного сообщения.
I.3.
Постараемся лучше понять: вполне очевидно, что любой градостроитель в состоянии
спланировать улицу в городе, опираясь на существующий лексикод, который расписывает все
имеющиеся на этот счет варианты, и, разумеется, учитывая взаимоотношения между
информативностью и избыточностью, он может несколько уклониться от предписывающей
модели, но столь же очевидно, что, поступая так, он не выйдет за рамки традиционных
градостроительных решений, предполагающих, что улицы прокладываются по земле. Но когда Ле
Корбюзье предлагает поднять их 28, так что улица может скорее кодироваться как "мост", чем как
"улица", он решительно отходит от устоявшейся типологии, и в контексте его идеального города
потребитель прекрасно опознает функцию, обозначаемую знаком "улица, поднятая на такую-то
высоту". Это происходит потому, что Ле Корбюзье, прежде чем начать собственно архитектурные
разработки, взялся за рассмотрение насущных требований, предъявляемых архитектору
современной жизнью, уловил скрытые тенденции развития индустриального города, очертил
совокупность требований, которые ему будут предъявлены впоследствии, но вытекают из
наличной ситуации, и на этой основе смог установить новые функции и изобрести новые
архитектурные формы.
Иначе говоря, сначала он закодировал возможные и еще только смутно различаемые
традиционной архитектурой функции и только затем приступил к разработке и кодификации
форм, долженствующих этим функциям соответствовать. Он искал систему отношений, на
основе которой можно было бы разработать код архитектурных означающих, и нашел ее вне