эпистемологический вопрос о том, что представляет собой описываемая мной структура
природных явлений: семиологическое исследование изучает такие социальные феномены, как
коммуникация, и такие сложившиеся в культуре системы конвенций, как коды. В качестве кодов
они не более чем некие фикции, но когда мы рассматриваем их как интерсубъективные феномены, укоренившиеся в истории и жизни общества, мы обретаем твердую почву под ногами.
Утверждение существования атома есть некая оперативная фикция, предваряющая описание его
структуры, но установить, что люди обмениваются сообщениями, — это значит заложить
фундамент, на основе которого уже можно строить гипотезы относительно структур, обеспечивающих коммуникацию.
Эти описательные фикции помогают нам перескочить из мира существ, которые умеют говорить, в мир коммуникативных моделей.
I.2.
Переиначив Фуко, мы могли бы сказать, что в известном смысле семиология сталкивается с теми
же проблемами, с которыми сталкиваются все гуманитарные науки, старающиеся вырваться из
философского тупика, в котором человек сделался проблемой для самого себя, избрав
первоочередной темой речей свою собственную речь, свой вопрос, заданный бытию. И науки о
человеке вынуждены были изгнать человека с культурной сцены. Но нам ясно, в каком смысле он
изгоняется: ведь науки сводят исследовательскую деятельность к выявлению культурных кодов, позволяющих изучать формирование — избыточное или нормативное — всякого сообщения, а
равно модифи-
366
кации культурных конвенций, вызванные реальным обменом сообщениями и взаимодействием
разных кодов во времени и пространстве.
Как мы убедились, именно в целях изучения взаимосвязей семиология и постулирует коды как
структурные модели всевозможных коммуникативных обменов. Речь идет о перспективных, частичных, обусловленных обстоятельствами гипотезах, одним словом, о гипотезах
"исторических". Но сказать "исторические" — значит поставить двойную проблему. Ведь, с одной
стороны, надо определить, в каком смысле эта историчность препятствует пониманию
коммуникации вообще, а с другой, следует посмотреть, насколько они, будучи историческими и
вместе с тем притязающими на универсальную значимость, позволяют осознать историчность
www.koob.ru
самой коммуникации. Мы же еще не знаем, присуща ли эта историчность вообще диалектическим
взаимоотношениям кода и сообщения или же она — следствие невозможности (о которой
говорилось в предыдущих главах) ухватить объективно существующую цепочку означающих и
при этом не укоренять ее в уничтожающих ее глубинах.
II. Структура и процесс
II.1.
Оперативистская семиология дает модель смыслопорождающего механизма, который
представляет собой коммуникативную цепь, уже рассмотренную нами в А.1.II. Эта модель
предполагает, что в миг достижения адресата сообщение "пусто". Но это не та пустота
произведения-воронки, отсутствующего произведения, которую постулирует "новая критика", это
готовность к работе некоего означивающего аппарата, на который еще не пал свет избираемых
мною, чтобы высветить его смысл, кодов.
Но как я узнаю, что это смыслопорождающий механизм? Благодаря тому, что в самый миг
получения я высвечиваю его некими фундаментальными кодами. "I vitelli dei romani sono belli" —
я получаю сигнал и соотношу его с фонологическим кодом, и внезапно обретает форму некая
последовательность означающих, которая еще до того, как я пойму, что же она означает, уже
оповещает о себе как о некой структуре. И лишь в тот миг, когда я налагаю на сообщение код
латинского или итальянского языка, я начинаю опознавать денотативные значения. И все же в
сообщении остается некоторая недосказанность, позволяющая мне продолжать выбор. Если я
представил его себе на латыни, то спрашивается, кто такой этот призываемый в бой Вителлий?
Велениям какого бога он следует? Каков был воинственный клич в мифологии и воинском
ритуале древних римлян? Что это,
367
трубящая труба, песнь Тиртея, звон меча и т. п.? Сообщение мало-помалу наполняется смыслом, но стоит только несколько измениться обстоятельствам адресата, а кодам расслоиться, как в
сообщение врываются новые смыслы.