Он пошел впереди нее вниз по склону, и Сара отметила, что он больше не кажется ей могучим воином, как еще совсем недавно. Такая метаморфоза, случившаяся с ее воображаемым возлюбленным, огорчила Сару. Особенно грустно ей стало от мысли, что теперь уже поздно рассказывать ему свой драматический вещий сон, потому что вне магической атмосферы старинного склепа рассказ ее утратит свою прелесть и покажется ему весьма банальным. Подходящий момент был ею безвозвратно упущен.
Тем не менее ее плоть продолжала терзаться вожделением. И когда они забрались в машину и начали есть пирог и пить чай, сдобренный виски, Саре снова захотелось обнять ирландца. Возможно, на нее повлияло появление на небе радуги. Ничего не замечающий Лайем увлеченно рассказывал ей о Дублине. Сара слушала его и думала, что готова пойти за ним хоть на край света, пусть он только ее позовет.
Когда чай из термоса был выпит, а брынза, фруктовый пирог и яблоки съедены, Лайем сказал, что ему пора возвращаться домой.
— Мне нужно непременно закончить нотную запись и разобрать свои фотографии. Если хотите, можете взглянуть на мою коллекцию. Впрочем, вы, наверное, подумали, что я снова заманиваю вас к себе?
— Я уже взрослая девочка и не боюсь очутиться наедине с мужчиной, Лайем, — набравшись смелости, ответила Сара.
— Пожалуй, вы правы, — задумчиво произнес он, скользнув масленым взглядом по ее полным грудям.
Сара сделала вид, что ничего не заметила. Легкий флирт лишь поднимал ей настроение, и портить его не входило в ее планы. Однако и навязываться Лайему она не желала, а поэтому многозначительно промолчала, подумав, что, возможно, после его клятвенных заверений в своих благородных намерениях разумнее прекратить с ним общаться, чтобы не изводить себя понапрасну.
Глава 11
Прощание с Лайемом было коротким и милым. Оно убедило Сару в том, что он тоже смущен случившимся в склепе. Очутившись наконец в своем коттедже, она захлопнула дверь и, припав к ней спиной, расплакалась, охваченная отчаянием.
Вот так рыцарь ей попался! И зачем только он являлся ей в ее снах! Уж лучше бы он вообще не встретился ей на жизненном пути! Тогда бы она так не убивалась, удрученная его фанатичной преданностью работе, и не ревела бы из-за того, что он не уделяет ей достаточно внимания. Слезы катились по ее пылающим щекам, но Саре не становилось легче. Ее трясло от возмущения и неудовлетворенности. Да как посмел этот самодовольный абориген пренебречь ею ради своей исследовательской работы! Какую наглость нужно иметь, чтобы заявить ей, что никакая женщина, а тем более презренная англичанка, не сможет отвлечь его от главного дела всей его жизни — изучения фольклора Ирландии. Слава Богу, подумала Сара, что умопомрачение, случившееся с ней в пещере, прошло. Теперь, вновь пребывая в здравом уме, она зареклась впредь давать волю своим низменным желаниям и темным фантазиям. Если пойти на поводу у своих необузданных эмоций, подумала она, можно навсегда лишиться рассудка, так что больше она никогда и никому не позволит ранить ее истерзанную душу.
Но замыкаться вновь в своем внутреннем мирке ей было страшно. Не говоря уже о том, что слишком яркими оказались воспоминания о мгновениях блаженства, испытанного ею в страстных объятиях Лайема О’Коннора. Ах, как сладко он ее целовал, какой чудесный оргазм она испытала! По коже Сары побежали мурашки, над верхней губой выступила испарина. Желая успокоиться, она приняла горячую ванну и, сев у камина, стала сушить волосы и просматривать эскизы. Ей подумалось, что любимая работа может отвлечь ее от мыслей о Лайеме. Окинув свои работы придирчивым взглядом, она пришла к заключению, что Ирландия ее вдохновляет — об этом свидетельствовали все без исключения рисунки и картины, написанные ею за время пребывания в этой стране.
Даже будучи студенткой, Сара не добивалась таких достижений в живописи. В ее нынешних опусах ощущалась поразительная смелость, особенно в использовании цвета. Такая раскованность явилась, безусловно, следствием ее внутренней раскрепощенности, в основе которой лежали финансовая независимость и решение порвать с прежней жизнью. Теперь она рисовала просто потому, что ей этого хотелось, и потому, что она влюбилась в Ирландию и стремилась запечатлеть ее на бумаге и холсте.
Словно наяву у Сары перед глазами возник курган под странным названием Туамбру-Туатал. Она видела его так отчетливо, что не нуждалась в фотоснимке, чтобы его нарисовать. Сара взяла карандаш и большой лист плотной бумаги и стала уверенно выводить на нем знакомые очертания заколдованного холма с таинственным отверстием на склоне, ведущем в его пустое чрево. Потом она набросала несколько деталей второго плана — мощные дубы и кусты, растущие в поле, облака на небе и, наконец, радугу. В ее воображении рождались все новые и новые подробности этого пейзажа, вплоть до капель воды на траве и листве — следов недавно бушевавшей здесь грозы. Саре хотелось воплотить в этом произведении все чувства, охватившие ее во время экскурсии, вложить в него все свои мысли и эмоции. Тучи на горизонте должны были намекать на бурю, бушевавшую в ее душе, а радуга — символизировать всю гамму ее ощущений. Зелень полей и листвы она задумала сделать изумрудными, как глаза Лайема, тучи — свинцовыми, как навалившаяся на нее страсть, а радугу нарисовать ядовито-яркими красками, намекающими и на испытанную ею радость, и на легкую грусть. Хорошенько подумав, Сара решила нарисовать еще и ослепительную молнию, сравнимую по своей яркости только с потрясшим ее оргазмом.