Я стал озираться… рассматривая теперь саму поляну, где было значительно светлее, чем в лесу, однако яркие цвета здесь также отсутствовали. Посмотрев на освобожденное от веток и густой листвы небо, я увидел его серо-белую гладь, а на нем такое же бледное круглое светило, оное лениво взирало на меня и также лениво или безразлично освещало этот кусочек леса.
Рядом с домом в небольшом пне, который совсем недавно еще являлся деревом, был воткнут топор.
И топор тот был большущим. Его топорище достигало в длину полтора метра, а железко блестящее серебристого цвета было очень гладким без единой царапины, щербинки, вроде как им никогда и не рубили. Впрочем, около пенька лежали аккуратно сложенные в стопочку разрубленные надвое поленца… да и бледно-зеленая трава возле пенька были примята и усыпана мелкими щепками, верно тут не раз уже рубили. А когда я перевел взгляд и посмотрел на дом, то увидел, что из закопченной трубы идет еле заметный дымок, наверно я не смог его сразу разглядеть из-за стоящей кругом блеклости и серости.
«Уходи! Уходи! Уходи!» — неожиданно пронеслось позади меня, и где-то в той непроглядной серости неба блеснула серебристая молния… та самая, что ударила меня в грудь.
Увидев молнию и услышав тот зов, я было подался назад, чтобы поскорее убежать и вернуться к себе в мир, к своему телу, а моя прозрачная субстанция испуганно содрогнулась. Но потом я остановил движение своей сущности и сам себе напомнил, что сейчас я не в теле… и вряд ли мне что-то может грозить, ведь ни то, чтобы убить, но даже увидеть меня невозможно. Теперь я вроде как призрак… А раз так, чего мне бояться… я столько прошел уже и вот когда сейчас дошел до цели, и могу увидеть того, кто живет в этом чудном мире… неужели струхну, как это я делал всегда, и убегу. «В конце концов, — домыслил я. — Нос мне однозначно никто не разобьет…ха…ха, — даже рассмеялся я, чтобы себя подбодрить. — Потому что в него трудно будет попасть».
И сейчас же я перестал дрожать и страшиться. И хотя в серо-белом небе я увидел новую тонкую молнию, которая начертала своим белесоватым серебром слово «Уходи». Я решил не внять этому совету и непременно продолжить свои исследования до конца, и войти в дом, а, чтобы не тревожить себя пустыми, как мне казалось, страхами, я уставился взглядом на дверную деревянную ручку. Да неспешно ступая своими прозрачными стопами на траву и не ощущая ни ее мягкости, ни жесткости, ни тепла, ни холода, словно в ней не было жизни, и она была, как та галька на дорожке, мертва, направился к двери.
Подойдя к дому, я поднялся по ступеням и, ступив на крыльцо, остановился. Затем осторожно протянул руку, взялся за округлую ручку, однако моя ладонь с длиннющим указательным пальцем прошла сквозь неё… Это меня ужасно порадовало… и я вновь ощутил в себе необыкновенные качества присущие призракам, теням и ха…ха…ха, приведениям. Подумав о том, как могу вот прямо сейчас пройти сквозь дверь, а потом негромким уханьем напугать жителей этого дома… И что же? Как лучше их напугать?… Войдя через дверь или через стену… ха…ха… обдумывал я и представлял их испуганные лица.
Но потом во мне сказалось мое благоразумие, присущее с детства, и я решил не пугать людей живущих в этом доме, и войти в него, как положено, через дверь, хотя вернее будет сказать, сквозь дверь. Тогда я опустил руку вниз и, широко шагнув сквозь дверь сруба, оказался внутри дома.
Глава третья
Войдя в дом, я очутился в большой просторной комнате. Передо мной, в середине комнаты, находилось кресло с высокой округлой спинкой, обтянутой черной кожей, и я заметил, что в нем кто-то сидит, потому как оттуда выглядывала голова человека с темными волосами. Кресло стояло как раз напротив широкого каменного камина, прикрытого резной чеканной дверцей, через которую можно было рассмотреть и сам камин и почти прогоревшие в нем остатки дров, превратившиеся в угли, но все еще поблескивающие лоскутами пламени да изредка выбрасывающими вверх тусклые искорки. Справа от камина высилась небольшая стопочка аккуратно сложенных дров, а прямо на железной окаймляющей камин глади пола лежала черная с закругленным концом кочерга.
Я повернул голову направо и увидел там простой деревянный стол круглой формы, опирающийся на одну толстую ножку и со стороны напоминающий огромный гриб. Поверхность стола была гладкой и вроде как покрыта лаком, оттого её полотно, несмотря на парящую внутри дома тусклость и серость, казалась какой-то блестящей и также, как железко топора, не имело трещинок, царапинок али щербинок. Посередине стола поместился невысокий серебряный подсвечник, выполненный в форме усеченного цветка лилии, в который была вставлена колба из серого узорчатого стекла, откуда едва выглядывала оплавленная свеча. Рядом с этим подсвечником стояли бронзовый чайник, пузатый и покрытый толстым слоем черной копоти, с острым длинным носиком да бело-серая чашка.