Разумеется, не все было столь безоблачно. Появилось много отщепенцев, ренегатов и предателей, которые со временем растащили из Форпата не все, но довольно для того, чтобы на свет во всей красе повылезали забытые воровские гильдии и «ловцы удачи», о которых едва можно было услышать в эпоху Сокрушения Идолов.
«Голодные псы подняли головы, едва снова почуяли в воздухе магию» — как написал тогда старый хронист, бессменный сподвижник Окулюса.
Политика и магия стали более элегантны и шагнули в новый век, где далеко не проще было решать все огнем и мечом. Так полагали и чародеи, намеревавшиеся подать Объединенной магией пример властителям. Но последние не торопились полностью следовать этому образчику согласия и благополучия. Однако терять расположение Форпата не хотел ни один из них, даже гордый ларонийский император. Поэтому кипевшие ничуть не меньшие, чем в эпоху Сокрушения Идолов страсти скрылись за политической ширмой перемирий и договоров. Но нуждались в исполнителях. Поэтому на Материке образовались другие «язвы» — вольницы. Повсеместно, почти в каждом королевстве находился угол, где собирались пережившие войну, но не нашедшие себя в мирное время. Те, кто снова протянул порушенные сети скупщиков краденого, контрабандистов, фальшивомонетчиков, наемных убийц и шпионов. В поисках лучшей доли они, ловчие в той охоте, где безраздельно властвовала удача, снова странствовали по Материку.
Окулюс и многие ученые мужи полагали все же, что это куда лучше, и не идет ни в какое сравнение с тем, что творилось до этого. Когда магия была сильна настолько, что мир содрогался и трещал по швам от ее мощи. Когда происходили сражения настолько же эпические, насколько и разрушительные.
В это новое время выражение «лучше худой мир, чем хорошая война» еще не успело набить оскомину…
Осенью в Сильвании собралось довольно много всякого сброда, особенно в вольнице, что находилась на севере страны, ближе к горам.
Слишком запутана была политика лесных эльфов, которые иногда устраивали послабления на своих границах. Становилось совершенно ясно, что ротвальдская резиденция владыки направляла приказы на пограничные посты неспроста. В этом был скрыт какой-то тайный смысл, и Карнаж это чувствовал. Он сам выбрал себе место подальше от всех больших и малых дел этого мира с намерением отсидеться и зализать раны.
За такую возможность он щедро вознаградил целителей из пограничного форта, которые вернули его почти с того света. Но тут-то и проявились первые странности. Во-первых, когда «ловец удачи» встал на ноги, то обнаружил, что пограничный форт полон приезжих, среди которых мало кого язык поворачивался назвать путешественником, скорее бродягой. Во-вторых, его снабдили провиантом и пустили беспрепятственно вглубь страны, хотя за лечение он платил пусть и щедро, но не до такой степени, чтобы перед ним расшаркивались сильванийские подданные, славящиеся своим снобизмом.
Вольница у самых гор на севере в приграничье, куда он свернул с большого тракта, отнюдь не была тем местом, где хоть когда-нибудь становилось тесно от наплыва разношерстной публики со всего света. Сильванийцы старались пускать на свою территорию только полукровок или купцов. Первых зачастую набирали в армию. Они получали кормежку и крышу над головой, что было очень неплохо для того, кто неприкаянным бродили по свету прошлые два столетия. Теперь все изменилось, конечно с одной оговоркой: полукровка должен был иметь половину эльфийской крови. Остальные выпроваживались взашей. Но этой осенью вольница была переполнена разношерстной публикой из гномов, дуэргаров и полукровок далеких от хотя бы капли эльфийской крови. Не говоря уже о том, чтобы хоть кто-то из приезжих озаботился бумагами купеческой гильдии, на худой конец поддельными.
В дебрях лесов Сильвании, на высоком обрыве, с которого обозревались имперские степи, меж громадных деревьев высились два старых, сросшихся дуба. Они были огромны, настоящие древние великаны, вгрызшиеся своими корнями глубоко в землю, словно опираясь на край и пристально смотря вдаль ветвистыми кронами. Они остались, как часовые от тех времен, когда бормы заботились о деревьях и выращивали местами таких гигантов. Лес здесь был сильным, здоровым и древним, бережно оберегаемый от топоров дровосеков. Эльфы чтили дар Сильвана, пусть и давно поселились в долинах центральной части, а не обитали в жилищах промеж крон, как в старину.
На двух сросшихся дубах все достаточно толстые ветви были заняты постройками, соединенными навесными мостиками и веревочными лестницами.
Располагавшийся здесь ранее смотровой пост периода первых крупный войн, когда империя Заран только образовывалась, и в степях было неспокойно, пустовал много лет назад. Но в эпоху Сокрушения Идолов его облюбовали те, кто собирался переждать опасные времена, и для этого не худо было иметь под боком хотя бы одну границу, а лучше две. С тех пор вольница сильно разрослась. От самых корней до крон двух гигантов поднимались гирлянды небольших крепких построек, а среди корней теснились хибары, наемничьи бараки, и даже процветало одно питейное заведение.
«Ловец удачи» по своему обыкновению устроился в небольшой хижине, которая располагалась на ветке, что смотрела в сторону степей, а не леса. Пусть вид из небольшого оконца был не ахти, зато в случае необходимости всегда можно было иметь надежный путь для бегства. Хотя конфликтов с вольницей у сильванийских правителей никогда не было, так как народ подбирался пусть и буйный, но местных жителей не беспокоил. Заодно под рукой эльфийского короля всегда имелось добрых сотни три сорвиголов, которые держали границу Сильвании в этой ее части на запоре. Таков был старый договор с вольницами.
Недавно к Карнажу попросилась на постой одна полуэльфка, ведь места всем желающим перестало хватать. Феникс пустил к себе это «чудо» с коротко остриженными волосами, покрытое нательными рисунками и затянутое в весьма легкомысленный ларонийский кожаный костюм, что носили подносчицы кушаний и напитков. Наверняка купила его где-то по дешевке, соблазнившись подчеркивающими силуэт линиями.
Она была наемником, как и многие здесь. Искала удачи на островах, в различных бандах и отрядах — всю ее историю указывали рисунки на хорошо развитом теле. Отправной точкой этих скитаний явилась банальная стигма на щеке, которая предварила бордели, рабство, побег… И вот теперь наемница от нечего делать сидела у окна, взгромоздив свои крепкие длинные ноги в сапогах на стол, рядом с огромной феларской саблей. Она то и дело подносила к губам бутылку и в этот момент было заметно, как бугрились мышцы на тренированных плечах.
Наемница оказалась неболтлива и это вполне устраивало «ловца удачи». К тому же, скромно устроилась в углу, где из веток и плаща соорудила себе постель и свалила поклажу.
Среди вещей Карнаж, к своему удивлению, разглядел женский нагрудник и наплечник с выбитыми на них еловыми ветвями. Такие носили защитницы храмов Сильвании.
— Это моей матери, — неохотно пояснила она на вопросительный взгляд.
Карнаж за пару дней успел сложить для себя биографию этой наемницы и лишний раз убедился, что судьбы детей вольных лесов Роккар были везде одинаковы и незавидны.
Разговорить наемницу можно было только за бутылкой. Из ее прошлого мало чего интересного удавалось узнать, и зачастую они просто сидели молча. Все и так было напоказ, словно картина ее жизни целиком наколота иголками островитянских художников, а полотном послужила собственная кожа. «Кровавые слезы» на щеке под правым глазом — знак «погонщика чумы», которая разразилась не так давно на Острове Туманов, принесенная феларскими моряками. Чешуя на лбу у корней черных волос и раздвоенный надрезом язык — знаки того, что ее приняли как свою человекоящеры на Острове Отчаяния. Узор в уголке левого глаза оканчивающийся наконечником стрелы на виске — знак наемников «Черной стрелы», отряда полукровок, что подавляли бунты рабов на прибрежных плантациях Ран'Дьяна… Предательство и месть, убийства и помилования остались неизгладимыми следами на плечах, груди, спине, ногах и даже пальцах рук.