Где-то неподалёку треснула ветка. Драконыш завозился под боком, высовывая голову из горловины торбы. Ейлай вздохнул, сполз пониже по сырому мху и попытался поймать ускользнувшую мысль, но не сумел. Вспомнилась первая ловля, когда его покусал щуплый, едва вылупившийся дракошка, больше похожий на костлявого птенца без перьев. Ох и влетело Ейлаю от старика! Две недели правая рука в повязках сукровицей мокла, а голова от затрещин звенела, что твой колокол! Зато с тех пор пасти он перевязывал ловко, ловчее своего учителя.
Второй отрезок пути до герцогских владений был для ловчего с добычей не менее опасным, чем первый. Люди, жадные до денег, поступали с такими, как он, хуже, чем разъярённые дикие драконы. У тех хоть мотив был праведный. Ейлай держался в стороне от дорог и деревень, предпочитая идти в сумерках или ночью. Днём он забирался в местечко поглуше, вытряхивал дракончика на траву и, ослабив путы на лапах, позволял немного поползать. От набившего оскомину чику и невесомых полосок сушёного мяса у ловчего сохли губы и постоянно хотелось пить, но он только сокрушённо вздыхал и заталкивал в рот очередную жёсткую, как подмётка, пластинку.
На очередном привале драконыш сунулся ему в колени, раздувая ноздри. Ейлай задержал на нём задумчивый взгляд.
Старик часто повторял, что ловчий не должен жалеть добычу. «Не смотри, что они кажутся беспомощными. Пальцы отхватят и проглотят раньше, чем ты поймёшь, что стал калекой. И вообще, драконий выродок — твой хлеб, твоё ремесло, не больше», — учил он. Детёныши были разными. Одни лежали в мешке тихо, словно издохли, другие колотились всю дорогу, и прав был старик: дай им волю, сожрали бы, несмотря на малый рост. Но этот был какой-то другой. Любопытный, как будто мог что-то понимать. Стоило развязать торбу, выкатывался из неё, помогая себе хвостом, пока ещё коротким и слабым, и принимался крутить плоской головой, озираясь по сторонам. К вечеру сам подползал к воняющему драконятиной мешку и нетерпеливо смотрел на Ейлая, словно говоря: «Ну, давай, пошли уже!»
Драконыш так и сидел возле ног ловчего, завалив зад, как это делают щенки, и вытянув хвост. Сидел и смотрел ему в рот. Ейлай едва не подавился.
— Вот же поганец! На, жри!
Он вытянул из полотняного мешочка предпоследнюю мясную полоску и просунул в щель перевязанной пасти дракона. Мясо мгновенно исчезло, вместо него из пасти вынырнула длинная лента алого языка, ощупала воздух и скрылась. Дракончик моргнул, по-жабьи подпрыгнул поближе и положил голову ловцу на колени, прикрыв глаза мигательной перепонкой. Ловчий хотел было отпихнуть его, да вдруг передумал. Кругом был глухой лес, ни души. Только он да уродливый детёныш. Может, страшно ему? А может — так же одиноко, как Ейлаю?
«Не привечай добычу, как бы тебе этого ни хотелось, получишь порченый товар, — увещевал старик. — Если дракон к тебе привяжется, толку от него не будет. Никакому мастеру-над-драконами его не перевоспитать».
Ейлай удивлялся: «А что, так бывает?»
«Бывало. Раньше, — неохотно подтвердил старик. — Драконы редко привязываются к человеку. Для этого и дракон, и человек должны быть особенными. Какими? Не спрашивай, откуда мне знать? Я привязавшихся не встречал. Страх куда надёжнее, вот их и окольцовывают».
Ейлай тогда восхитился, заявив, что тоже хотел бы иметь своего дракона, свободного, по доброй воле живущего рядом, но старик только усмехнулся: «А ты что, князь какой? Как ты его прокормишь-то, дракона? Где «ржавый огонь» брать будешь? Сколько он стоит, знаешь?» Повзрослев и собственноручно поймав десяток драконов, он понял: старик был прав. Драконы людям не друзья. И в детские сказки он давно не верил.
Голова дракончика была тяжёлой и прохладной. Сам не понимая зачем, Ейлай поднял руку и провёл указательным пальцем по морде — от растопыренных ноздрей через мотки бечёвки к надглазьям и первым пластинкам гребня. Как собаку бы погладил. На мгновение мелькнула абсурдная мысль: дракон-то лучше собаки! Пса в горы не потащишь, а дракону горы — дом родной…