Сняв с огня истекающий соком кусок мяса, Ейлай пристроился под деревом, задумчиво жуя и не чувствуя вкуса. Дракон молчал. Покосившись в его сторону, ловчий вздрогнул: малыш заметно подрос! Он спал, вывернув голову в сторону костра, а на спине подрагивали, распускаясь, концы кожистых крыльев.
Обратная дорога к горам показалась Ейлаю короткой. Дракон — он вымахал за несколько дней ловчему почти до плеча — то вспархивал, неуклюже растопыривая крылья, то, извиваясь всем телом, как огромная ящерица, рыскал вокруг. По земле он двигался быстро, гораздо быстрее человека, да и любого лесного зверя. Второго оленя дракон догнал и убил сам.
«К маме?» — эхом повторил он слова Ейлая, когда ловчий сообщил, что намерен вернуть его домой.
— Я не смогу тебя вырастить лучше, чем она. Живи свободным, раз уж так вышло.
— Я — свободный, ты — свободный, — дракон вытянул лапы, распахнул крылья, едва не сбив ловчего с ног.
— Потише, ты! — пригнулся Ейлай. Кончик крыла просвистел над головой. — Ты не свободный, ты маленький. И никакой не дракон. Вот вырастешь, года через два, тогда будешь драконом. Летать научишься, огнём плеваться… Тебе мать нужна, а не я.
«Ты!» — заявил дракон и кувыркнулся, с треском ломая кусты.
Спорить он ещё не научился и быстро забывал о своих возражениях. Ему нравилось идти через лес, и ловчего это немного утешало. Трудно было поверить в такое, но расставаться с драконом Ейлаю не хотелось. В голове копошилась сотня бредовых планов относительно того, как можно вырастить дракона самому, и ни один не имел ничего общего с реальностью. Ловчий — перекати поле. Есть заказ — он месяцами пропадает, выслеживая добычу, нет заказа — проедает оставшиеся с последней охоты деньги да ждёт предложений.
У подножия скалы Ейлай похлопал дракона по шее, заметно утолщившейся, и приказал:
— Зови!
Дракон поднял голову на уровень его лица. Из приоткрытой пасти изрядно пованивало. Глаза его потемнели, мир вокруг исчез и появился снова. Дракона рядом не было. Ейлай огляделся, поднял голову и успел заметить высоко наверху исчезающую в сыром тумане фигуру, ловко карабкающуюся по стене. Острое чувство потери заставило ловчего пошатнуться. Он прислонился лицом к равнодушному камню, не замечая, что царапает лоб. Глаза щипало, в груди застыл ком тянущей боли. Одиночество? Да что он знал об этом? Дракон унёс с собой его душу. Глупые мечты мальчишки о настоящей свободе, о дружбе, о небе. Робкую надежду взрослого на невозможное…
В хижине было не убрано и неуютно. Ейлай продрал глаза и недовольно скривился: сквозь грязное окно в комнату заглядывало солнце, заливая светом его холостяцкую берлогу. Бывший ловчий спустил на пол босые ноги и почесался. Вставать не хотелось. Не хотелось думать. Куда-то идти и что-то делать. Пересиливая себя, он поднялся рывком и выхлебал целый ковш тёплой воды. Чтобы жить, нужно было есть. Чтобы есть, нужно было работать. Потеряв счёт времени, он валил лес, чураясь людей, равнодушный и молчаливый.
Изредка, словно сон, вспоминалось: «Тебе мать нужна, а не я... — Ты!», и смешные, неловкие, но такие сильные крылья, чуть не сбившие с ног. Что было бы, решись он оставить дракошку себе, Ейлай не знал и узнать не надеялся. Одно лишь осознание того факта, что он собственными руками спровадил в чудовищное рабство десяток удивительных разумных существ, наполняло душу чёрным презрением к себе и ко всей предыдущей жизни.
Два года, три... сколько прошло с тех пор? Детёныш наверняка уже вырос, вряд ли вспоминает его, Ейлая, но какая разница? Главное, дракон остался свободным. А Ейлай... что ж, он тоже свободен по-своему.
Зачем он теперь живёт, Ейлай не понимал, но продолжал работать и возвращаться по вечерам в наспех сколоченную хижину на окраине большого леса. Одиночество больше не было его проклятием — оно превратилось в наказание, которое Ейлай назначил себе сам и принял с угрюмой покорностью.
Утро было ясным, ни облачка. Он застыл на крыльце, подставив лицо солнцу, и зажмурился. Секундой позже на лицо упала тень.
— Я — свободен. Ты — свободен, — ударило в голове так мощно, что зазвенело в ушах. Ейлай открыл глаза.
Он стал огромным, его дракончик. Чёрная морда блестела чешуёй, крылья отливали синевой по краю и гнали такой ветер, что закачались деревья над хижиной. Бывший ловчий поднял голову, и губы дрогнули, растягиваясь в улыбке, которая перешла в хриплый смех. Ейлай не помнил, как давно смеялся и смеялся ли вообще когда-нибудь, но какая теперь разница, что было раньше? Его дракон вернулся!