Это сон, просто сон. А значит, нужно проснуться. Смерть – лучший выход из сна. Проверенный. Мысли путаются, как убить себя в темном лесу, я не знаю. А потом вижу его – высокое дерево, то ли клен, то ли дуб. Подпрыгиваю, цепляюсь за крепкую ветку, карабкаюсь. Кажется, обдираю ладони до крови. Плевать! Лезу упрямо, пару раз чуть не срываюсь, лишь чудом не падая вниз. И лишь на вершине позволяю себе выдох облегчения. А потом отталкиваюсь и падаю вниз. Закрываюсь руками от хлестких ударов ветвей, гулко ударяюсь о землю.
Боль и… свет. Он бил прямо в лицо, и я зажмурилась, инстинктивно отползая назад, к батарее. Меня трясло от пережитого во сне, по затекшим рукам ползали противные мурашки.
– Привет, кукла, – сладострастно поздоровались со мной голосом Белого. Черт… Вот ведь… – Я тут немного подкрепился. Ты ведь не обидишься, все равно пропадало зря.
Я понюхала свои пальцы, поморщилась от запаха серы. Гад!
– Не бзди, много не взял, – успокоил меня Белый. Он сидел на корточках и насмешливо наблюдал за мной. – Ну так как, кукла? Хочешь, заберу тебя отсюда? Развлечемся…
– Пошел ты! – выплюнула ему в лицо, отвернулась. Все равно убьет, нет смысла даже уговаривать.
– Она призналась, что убила моего сына, – откуда-то слева послышался голос Альбины, холодный и злой. Я повернула голову в сторону голоса, напоролась на ненавидящий взгляд. Вот кого действительно следует бояться… – Никуда она с тобой не пойдет.
– Ты же сама меня позвала, – усмехнулся Белый и поднялся, брезгливо отряхиваясь и засовывая руки в карманы.
– Чтобы ты казнил ее по вашим законам, а не предлагал трахнуться!
– Тебя нужно казнить по нашим законам, – усмехнулся Белый. – И муженька твоего заодно, за то, что трепался.
– Ты меня не тронешь, – надменно возразила Альбина. – У меня договоренность с вашим советом. У меня и Андрея Морозко, помнишь? Он помогает вам, так что нечего тут запугивать.
Белый усмехнулся, снова присел на корточки рядом со мной и спросил очень серьезно:
– Ты убила Георгия Алмазова? Учти, ложь я почувствую.
– Нет, – сказала я, не отводя взгляд. Это не было ложью.
– А знаешь, кто убил?
– Я не стану помогать вам, пока нахожусь здесь. – Я кивнула на стянутые веревкой руки. – Незаконно держать меня в плену.
– Вполне законно, – возразил он. – Пока ты подозреваемая в убийстве.
– Я скажу все, если отпустишь меня, – призывно улыбнулась я и повела плечом. – Если отвезешь в город, позволишь помыться и поесть. Обещаю, я…
– Нет! – перебила меня Альбина, сверля Белого яростным взглядом. – Или казни ее здесь, или убирайся.
– Послушайте, дамочка… – прошипел Белый, оборачиваясь к ней.
– Это ты послушай. Ты знаешь, на кого мы работаем. Знаешь, что на кону. И последствия прекрасно осознаешь. Увезти ее тебе не позволят, а если попытаешься… Густаф весьма быстр на расправу.
– Я не подчиняюсь амстердамскому главе, – пробормотал Белый, но уверенности в его голосе поубавилось. – Американцы мне на пятки наступают. Если станет известно…
– Так сделай так, чтобы не стало, – припечатала Альбина. – Пусть признается, и убей ее, наконец!
– Как будет готова сознаться, зови, – огрызнулся он и снова повернулся ко мне. – Прости, кукла, – вздохнул Белый и провел пальцем по моей щеке, оставляя ощущение грязи на коже, которое тут же захотелось стереть. – Дело важнее.
Он поднялся и вышел, оставляя меня с Альбиной наедине.
– Зачем? – тихо спросила я, глядя на нее в упор.
– Думала, можешь разрушить мою семью безнаказанно? – выплюнула она. – Убить ребенка и выйти сухой из воды?
– Это Гоша хотел убить меня. Он сам…
– Он должен был выжить! – взвизгнула она, подбегая ко мне и занося руку для удара. – Я делала все, чтобы мой мальчик жил. Всем было плевать на него, только мы с Витей заботились. А потом и его ты забрала. Заставила переписать завещание. Оставила Жоржа ни с чем, без денег и внимания отца. Тоже мне, дочь выискалась! Кем бы ты была без Вити?
Что? Виктор переписал завещание и упомянул там меня? Но… зачем? У меня все было распрекрасно и без его денег… Или он таким образом любовь свою отцовскую проявлял? Допроявлялся.
– Мне вовремя подвернулась рыжая, я сразу поняла, что делать. Скажи, каково это – понимать, что прошлая устроенная жизнь недоступна, а, Яна?
– Ты больна, – поморщилась я и закрыла глаза. Села поудобнее, опираясь спиной о батарею. – Если ты знала, что я – не Алиса, зачем приходила в салон? Угрожала мне, ругалась. К чему весь этот цирк?