– Ты нужна была, чтобы Жорж успешно вселился, – и глазом не моргнув, ответила она. – Ты же… как там его… донор, да? Связующая энергия. Но мне нужна была страховка, что не сбежишь, а ты так не вовремя порвала связь с Андреем. Нужно было ее возобновить. Эмоции, девонька, лучший катализатор связи. И отличный отвлекающий маневр, чтобы ты не заметила перемен.
А разозлить меня получилось. Что ж, сама виновата – повелась.
– Ты привязала меня к нему? – выдохнула я. – Снова?
– А думаешь, как он сейчас тобой управляет? Он ждал снаружи, когда ты заведешься и ослабишь контроль. К тому же, – она поджала губы и смерила меня презрительным взглядом, – я вполне верю в то, что сказала тогда. Весьма спорное утверждение, что ты не спала с моим мужем. Насколько мне известно, список твоих любовников очень длинный.
– У меня никогда ничего не было с Виктором, он мне был, как отец.
– Он был отцом Жоржа. И ты его украла. – Она отошла от меня к двери, обернулась. – Неважно уже. Все равно сдохнешь! – Выглянула наружу и велела кому-то: – Заходи.
Альбина вышла, и в комнате снова появился Морозко. Взгляд у него был холодным и безучастным, похоже, Альбина убедила его, что именно я прибила Алису.
– Это она, – выкрикнула я, беспомощно следя за его приближением. – Она убила Алису, не я. Я этого никогда не хотела.
– Заткнись! – грубо прервал он, протягивая руку и касаясь моего лба…
…Я не знаю, сколько дней я здесь. Он приходит, и я проваливаюсь в мир кошмаров. Иногда получается из него выйти, убивая себя, но, чем дольше я нахожусь во сне, тем сильнее понимаю: мне не выжить. Сила донора подавлена лекарством, которое мне вводят ежедневно.
Держусь на упрямстве, но и его запасы не безграничны. Я уже не верю, что меня спасут. Я почти не помню, как меня зовут. В голове туман – тот, из сна. Мысли путаются в нем и ускользают, как юркие рыбы. Мне не удается поймать ни одну. Лишь на несколько минут после укола страх уходит. Все эмоции испаряются, и я превращаюсь в овощ. Лежу и смотрю в потолок, но так даже лучше, чем когда он вышвыривает меня в сон.
Там я кричу. И плачу. Там мир, сотканный из кошмаров, и им нет конца. Меня бьют. Насилуют. Убивают любимых у меня на глазах. Там от меня отворачиваются все, кто мне дорог.
Иногда Морозко приходит ко мне в сон, и я слышу его настойчивый шепот. Он велит мне признаться в том, чего я не совершала. Молчу, но не потому, что не хочется признаваться. Просто нет сил ни на что.
Я все сильнее окунаюсь в безумие, пропитываюсь им.
Выхода нет – это окончательный и бесповоротный вердикт. Никаких рассмотрений и апелляций.
Я умру. Однажды сдамся и…
Черта с два! Они меня не получат. Я тоже кое-что могу. С Морозко мне, конечно, не тягаться, но он не донор. Он не может менять реальность сна, лишь направлять ее. А я – могу. Нужно просто захотеть. Сильно-сильно захотеть. И сделать один-единственный правильный шаг. Мало просто выйти из сна, нужно остановить мучителя. И я почти знаю, как это сделать. Почти…
Очередной сон поражает своей реалистичностью. Мы в здании, где Морозко собирал свой клуб сновидцев. Бывший дурдом, и меня даже немного веселит ирония судьбы.
Серый безлюдный коридор, стены, обложенные плиткой. Старые скамейки у дверей безликих кабинетов. Затертые таблички с именами врачей.
Меня почти волокут, крепко ухватив за плечо, отчего оно болит. Я пытаюсь зацепиться взглядом за какую-то мелочь, что делает это место особенным, но не нахожу ничего. Только серость и пыль. А еще русый затылок Морозко. Он прислоняет меня к стене, сует руку в карман и достает ключи. Отперев дверь, грубо толкает меня в пустынное помещение, в котором раньше собирались его фрики.
Стол у стены, на нем – сломанный чайник, сахарница, пластиковые тарелки с засохшим печеньем. Перед глазами плывет, и я с трудом оставляю их открытыми. «Мы пришли сюда вместе, – мелькает в голове спасительная мысль. – Он здесь со мной, а значит, если я выберусь отсюда без него, Морозко погибнет. И больше некому станет меня мучить». Эта мысль окрыляет, придает сил.
Он сопит и возится, судорожно пытаясь отыскать что-то в шкафу. Это мой шанс, пока он не смотрит! Рука тянется к столику, внутри все натянуто, как струна перед тем, как порваться. У меня есть секунда, максимум две… Время замирает, в ушах звенит.
Пальцы касаются холодного бока массивной сахарницы. Хоть что-то здесь не пластиковое… И, пока я не успеваю осознать, что делаю, я хватаю ее и со всей силы бью Морозко по голове. Он падает на пол, и я еще раз для верности опускаю сахарницу ему на висок.