Я сложил ладони рупором и прокричал:
— Профессор, не напоритесь на рифы!
Он повернулся в нашу сторону, оставив весла в покое на некоторое время, затем так же молча взялся грести с удвоенной силой. Его жена рассматривала нас, прикрывая глаза от солнца ладонью, поднесенной ко лбу.
— Что-то Кирилл Альбертович сегодня не в духе. — Я тоже налег на весла. — Видели, какой хмурый?
Альбина не отвечала, полностью переключив свое внимание на отлавливание проплывающих мимо листьев.
— А жена у него довольно привлекательная, — продолжал я, не обращая внимания на ее молчание. — Из тех, что сразу задерживают на себе взгляды кавалеров.
— Вы думаете? — Альбина оставила листья в покое и поправила бутоньерку на платье.
— О да. Если бы я в свое время не был очарован сидящей сейчас напротив меня особой, я, наверное, попытался бы наставить Бекасу рога…
Кирилл Альбертович Бексаров был еще относительно молод. По крайней мере, в профессорском составе нашего университета он точно был самым младшим. Я не пропускал ни одной его лекции, ибо из всех предметов только психиатрия увлекала меня по-настоящему.
— И что же в ней привлекает вас в первую очередь? — раздался голос Альбины.
— В ком? — Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь.
— В его жене. — Тон ее голоса опять обретал резкие оттенки.
— Да многое. Вот взять хотя бы осанку — спинка прямая, грудь вперед. А какое декольте… — я картинно закатил глаза. — И ведь есть, что этим декольте обнажить, черт возьми!
— Вы пошлый человек, Савичев. Так бы и сказали, что вас прельщает все низменное! — фыркнула Альбина.
— Ну почему же? Не только, — продолжал я свое неблагодарное занятие, связанное с восхищением достоинствами одной дамы в присутствии другой. — Даже такая ординарная, казалось бы, вещь, как челка…
— Челка? — переспросила она.
— Ну да, челка. Она так непосредственно ниспадает на лоб, что делает ее хозяйку одновременно и наивной юной барышней, и загадочной опытной дамой, знающей себе цену…
— Осталось только челку отрастить, — произнесла Альбина.
— Зачем? — не понял я.
— Да, так… — она снова загрустила.
— И все-таки? — не отставал я.
— Я же сказала, что просто так! — холодно отреагировала она. — И вообще, надоело уже плавать. Желаю на берег.
— Если бы любовь на самом деле окрыляла, то я бы сейчас взлетел, — шепнул я Альбине на ушко, когда мы прогуливались по одной из аллей парка.
По обеим сторонам от нас высились деревья и со скрупулезной точностью были расставлены скамейки и газовые фонари: одиннадцать шагов — фонарь, восемнадцать шагов — скамейка.
— И рухнули бы прямо мне на голову, — рассмеялась девушка.
— Я бы не стал уподобляться Икару, — возразил я. — И солнце не растопило бы нежный воск, скрепляющий перья.
— Летали бы над парком, пугали публику?
— Бросился бы на вас, словно коршун, и утащил в свое гнездо!
— И где же вы его свили? — продолжала улыбаться Альбина.
— Высоко в горах. По ночам я взираю на луну.
— И что вы там видите?
— Она улыбается мне, — я остановился и задрал голову. — Она зовет меня. В одну из ночей я взмахну крыльями и полечу к ней. Луна не станет обжигать меня своей ненавистью.
— Но она же так далеко.
— Выбившись из сил, я камнем рухну вниз. А поутру прилив смоет с камней кровь, а ветер развеет перья…
— Фу, как печально, — надула губки Альбина. — Давайте лучше присядем.
— Опустимся на грешную землю, — кивнул я.
— Вы на самом деле чувствуете то, в чем все эти дни настойчиво пытаетесь меня убедить? — спросила девушка, когда мы уселись на лавочку в тени раскидистого клена.
— Я люблю вас, Альбина. Никогда я не испытывал еще подобных чувств, — ответил я, не сводя с нее взгляда.
— Но почему именно я? И с чего вдруг это произошло сейчас — ведь мы до этого были знакомы не первый год?
— Если бы я мог вам объяснить, я бы это сделал. Я и сам ничего не понимаю. То, что со мной творится, — мне незнакомо. Да и кто может дать определение любви? Безумно влюбленному дано ощутить, но объяснить это невозможно, возлюбленная моя Альбина.