— Недооценка гораздо приятнее разочарования, согласитесь? — высказался я.
— Вот это вы верно подметили, — ответила она. — Дадите мне что-нибудь почитать на свой вкус?
— Я уже давно приготовил для вас одну книжку.
— Правда? Какую? — заинтригованно спросила она.
— Поприсутствовав как-то на лекциях по правоведению, я обратил внимание, что для будущего врача вы слишком сильно интересуетесь политикой и государственным устройством. Я ведь не ошибся?
— И на этот раз вы тоже оказались правы, Яков Михалыч, — Альбина слегка растерялась.
— Вот, специально для вас — «Левиафан» Гоббса, — я достал увесистый том с одной из полок. — Уверен, вам понравится. Тем более прочесть это можно хотя бы только за то, что когда-то сей труд был публично сожжен.
— Благодарю, — она взяла книгу, открыла первую страницу и начала читать.
— Вы можете устроиться поудобнее, — произнес я через некоторое время. — Я сейчас приготовлю чай.
— Да нет, благодарю покорно, — улыбнулась она, захлопывая книгу. — Я пойду домой — уже поздно.
— Полагаю, предложение ночлега будет отвергнуто при любых условиях? — осведомился я.
— Верно полагаете, — многозначительно ответила Альбина. — И не вздумайте меня провожать, а то я потом буду переживать.
— Переживать за меня? Что-то новенькое, — усмехнулся я.
— Не говорите так, — обиделась она.
— Ладно, пойдемте. Одну я вас все равно никуда не отпущу, да и книжку помогу донести.
Проводив Альбину и вернувшись домой, я первым делом сел за письменный стол, достал из выдвижного ящика толстую тетрадь в твердом переплете из зеленого бархата, открыл ее на заложенной странице, обмакнул перо в чернильницу и начал писать: «10 мая, А. дает согласие на совместное проведение выходного дня…»
Как я ни старался, но все-таки проспал на следующее утро (увлекся записями накануне) и слегка опоздал к началу лекции. Пробираясь к своему излюбленному месту на «галерке», я встретился взглядом с Альбиной, сидевшей в первом ряду. Ее глаза были заплаканными.
В перерыве я попытался заговорить с ней, но, видя, что она едва удерживается от слез, решил оставить ее в покое. После лекции Бексарова она ушла и до конца занятий так и не появилась. Вечером я зашел к ней, но дома Альбины не оказалось.
На следующий день меня ожидала лабораторная работа. Предстояло мерзкое занятие, связанное с препарированием лягушек. И избежать этого не было никакой возможности. Мы с сокурсниками сидели в кабинете и отпускали мрачные шуточки по этому поводу. Вскоре зашла Альбина и, увидев меня, направилась в мою сторону. На лице ее обозначилось каменное равнодушие. В руках она держала сверток, который она, подойдя, положила на мой стол. Под слоем бумаги угадывался «Левиафан» Гоббса.
— Все? — спросил я.
— Все, — не менее лаконично ответила она и удалилась.
В этот и несколько последующих дней мы ни разу не заговорили друг с другом.
Однажды я довольно поздно возвращался домой. Подойдя к двери, я на ощупь пытался попасть ключом в замок.
— Любите гулять по ночам, Яков Михайлович? — услышал я позади голос Альбины и от неожиданности чуть не выронил тетрадь в зеленом бархатном переплете.
— Давно вы здесь? — спросил я.
— Не очень. Извините, что без приглашения. Надеюсь, двери этого дома еще открыты для моей персоны?
— Пока закрыты, но стоит лишь пожелать… — я, наконец попав ключом в замок, провернул его и открыл дверь, приглашая Альбину внутрь.
— А что это за тетрадка? — спросила она, указывая на то, что я держал в руках.
— Да… ничего интересного — взял у знакомого лекции по физиологии, — я бросил зеленую тетрадь в стол и задвинул ящик. — Хотите чай с пирожными?
— С удовольствием, — Альбина непринужденно уселась в кресло.
Вскоре мы пили чай, болтали и от души хохотали над всякими забавными ситуациями, которые придумывали на ходу.
— Мы можем заниматься этим часами, не правда ли? — спросил я ее.
Она, смеясь над очередной шуткой, лишь кивнула в ответ.