Но это все химия, элементарнейшая такая химия. Хотя льстит, конечно, когда такие сливки нашего молодого общества питают к тебе настолько теплые чувства. От этого родилась одна моя шутка-самосмейка, понятная только Антоше, с которым мы ставились как раз тогда, когда мне позвонила мать. Она что-то там мела про то, откуда у меня бабло на кольцо с рубином, и откуда вообще бабло, называла меня сукой и паскудой, но мне это было глубоко фиолетово.
— Где ты работаешь?! — спрашивала она. — Ну где?!
— Вот бы одно маленькое "спасибо", — сказал я задумчиво, зажав телефон плечом, а пальцем заткнув место прокола. Трубка у меня выпала, когда по всему телу прошла волна расслабления. Мать в динамике что-то орала, Антоша сказал:
— Ох, да брось ты это. Плохая энергетика.
— Да не, — сказал я медленно. — Сейчас.
Взял трубку, а там все по-прежнему:
— Кто тебя, урод, на работу на нормальную возьмет?!
— А никто, — сказал я, героин был сладким в горле и заставлял меня болтать. — Вообще никто, нет дураков таких. Поэтому я сам на себя работаю. У меня своя фирма.
— И что это за фирма? — спросила меня мамочка.
— Фирма серебряных ложечек, — сказал я. — У нас и слоган есть. Серебряную ложечку в каждый рот.
Антоша Герыч как заржет, а я, короче, трубку бросил. Угорали мы, как подростки. Жаль, нельзя было пересказать нашим титулованным, украшенным златом да бриллиантами особам, как я про них шутканул на славу.
Но что мне нравилось, ими можно было рулить. Они меня слушали, я их использовал, к примеру, тачку мне подогнал фактически бесплатно сыночек какой-то крупной шишки в "ЛогоВАЗе".
Я думал, что со временем у меня будет все, вообще все, что только можно себе представить: квартира, дача, да хоть домик где-нибудь в Испании на берегу моря, похожего на сапфир. Будущее мое рисовалось мне очень ясно и светло.
Кроме того, дружочки мои были, в основном, люди не глупые, это мы ВУЗов не кончали, а они все были как на подбор студенты элитнейших университетов страны, хорошо, если этой. Английский лучше, чем у самой королевы. Познания в экономике на уровне Адама Смита. Умеют держать бинокль в опере. Это у них сочеталось с некоторым перенятым от быстро разжиревших на народном добре родителей колхозом, но бочку меда ложка дегтя не портила. Их батьки и матьки, вчерашние колхозане или, максимум, позавчерашние, не забыли выучить их в Принстонах, но забыли привить любовь к Достоевскому и Репину. Так что теперь этим занимался не лишенный некоторой внутренней интеллигентности Антоша Герыч.
Мы в таких местах были, откуда нас с Антошей бы провожали пешком под зад, задумай мы появиться там самостоятельно. Такие рестики, такие загородные дома: дворцы, хоромы!
Антоша Герыч всему этому страшно завидовал. У него было любимое развлечение: расхуярить какую-нибудь дизайнерскую лампу, как будто случайно, или по пьяни полить винищем картину какого-нибудь пальцатого современного художника, высоко оцененного "Сотбисом", один раз он поджег натуральный персидский ковер ручной работы.
Но я этого не любил. Не потому, что мне было жалко чужих денег, а скорее уж жалко было труда вышивальщиков ковров и рисовальщиков картин. Эти люди, они же создавали свои произведения искусства (даже похожие на сопли) с любовью, чтобы вещи жили и после них. И классовые дрязги им были абсолютно по боку, они делали вещь, которой все равно, богатый человек или бедный, хороший или плохой. И поэтому вещи было жалко, как живых людей. А может уже и больше, чем живых людей. Что с ним станется, с живым человеком, если его убьют? В лучшем случае у него вечная душа, а в худшем, ну, исчезнет, пропадет без следа. Так в него труда не вложено, дурное дело не хитрое, таких производить легко и даже приятно. А вот над ковром персидским и ослепнуть недолго, пока ты его вышиваешь.
Я реально так думал и не нравился себе в этот момент, даже казался незнакомым, как будто мы со мной случайно в автобусе пересеклись, разговорились и не пришлись друг другу по вкусу. А ехать еще долго и выходить нам на одной остановке. Ну, такое себе.