Чем продолжительнее становились залипания, тем яснее я ощущал себя не здесь, а где-то совсем в ином месте, в другом мире. Очень сильными стали ассоциации с раем, били они по мне намного мощнее, чем в начале. Я уплывал куда-то, и мне было все равно, что это за место, эта река, может быть, никуда не вела, но она была теплой, что главное.
В каком-то смысле героин раскрыл мне свой главный секрет, а это вовсе не удивительная легкость, не эйфория и даже не волшебное ощущение спокойствия. А что на самом деле самое главное, сложно объяснить словами, потому что это вообще не про слова. Я бы назвал эту штуку "утеканием", движением по несуществующей воде на несуществующем плоту. Это и есть рай, я думаю. Сказочная дорога в очень хорошее место, которого на самом деле нет. Не знаю насчет прочего, но эта река точно была сладкой.
Когда я закрывал глаза, время исчезало, и казалось, что здесь, на Земле, проходят миллионы лет. Открывая глаза, я очень удивлялся, не застав здесь руины.
Зоя лежала у меня в объятиях, кожа ее казалась еще нежнее, еще теплее, иногда она почесывала шею или голову, тыкалась в меня носом. Мы были с ней ближе всех на свете, сплавились кожей или типа того. Иногда мы задавали друг другу дурацкие вопросы, упоротые и тупорылые, думалось так медленно и в кайф.
— Если бы я был птицей, — спросил я у Зои, касаясь губами ее уха. — То какой?
— Сорокой, — сказала она после некоторой, примерно в пару миллионов лет, паузой. — Говорящей.
Инна сказала:
— Слышали вообще, как эти твари пиздят? Стремные, просто ночной кошмар. Я думаю, они все понимают.
Паузы между репликами растягивались, как резина, казалось, в пустоте между словами вибрирует космический шум. Антоша Герыч сказал:
— А я был бы воробышком. Маленьким таким. Купался бы целыми днями в песке. Разве не круто?
Я приоткрыл один глаз, сказал:
— Ну, такое себе.
Тут я услышал удар, потом еще один. Все эти реальные, настоящие звуки из этого мира меня не особо парили, я с трудом заставил себя открыть глаза. И увидел, что Антошу Герыча потряхивает в припадке. Голова его стукалась о стенку, руки-ноги болтались. Казалось, будто его бьет током, или он кукла, которую злой ребенок хорошенько встряхивает.
Инна съехала с его коленок, но совсем этого не заметила, доза у нее была забойнее, чем у нас всех вместе взятых, и она хорошо выдерживала. Антоша передозку ловил, но не при мне. И без судорог. Судороги вообще были очень хуевым признаком (если это не стандартная тряска после вмазки), и я сразу вспомнил, что мои ханковые припадочные обычно до приезда скорой не доживали.
Хорошо, как это ни угарно в этой ситуации, что я проставленный был. Спокойный, значит. Я встряхнул Зою, потом дал ей пощечину.
— Эй! Ты чего!
— Иди в скорую звони, быстро!
Тоже маленькая хитрость, проверенная временем, на девчачий звонок они выедут скорее и будут задавать меньше тупорылых вопросов. Зоя, умница моя, собралась быстро, и я смог метнуться к Антоше.
Сломалось что-то в мозгу. Такое просто бывает. Это типа как экскурсия в эпилепсию. Частенько в один конец.
Я вообще тогда ничего не испытал, вот в те самые первые тридцать секунд, и это было охуительно, я стащил его с кресла, удержал его голову, подложил под нее подушку. Мои движения казались мне слишком медленными, но я не нервничал. Встал, открыл окно и понял, что делаю все то же самое, что уже делал несколько раз, на автомате. А это ведь мой друг, лучший друг. И вот я легко вошел в знакомую, ханочно-притонную колею, еще толком не осознавая, что трясет на полу не абы кого, а Антошу Герыча.
Это было замечательно, и я хотел бы так никогда ничего и не осознать.
Но тут завизжала Инна, и я услышал, как Зоя в соседней комнате выкрикивает адрес. Я закрыл лицо руками, глазам под пальцами было темно-красно и стремно. Я все еще не врубался, что это Антоша Герыч трясется, сразу черты его как бы потеряли всю антошность, ну вы поняли. Это был и чужой человек, и мой. Я рухнул перед ними на колени, зачем-то попытался его удержать, хотя это было самое тупое, что можно сделать в этой ситуации. Ну, может, по роже ему въебать было бы еще тупее. Типа кончай выебываться, Антоха.
Глаза у него закатились, было видно две полосочки белков, только и всего, лицо стало похоже на фарфоровую маску, кровь от него отлила, все мышцы максимально напряглись. Он обоссался, и я глядел на мокрое пятно, расходящееся по джинсам, и думал, может, его переодеть, чтоб врачи чего не подумали.