Инна орала на ультразвуке, половину того, что она говорила, я не улавливал, но одно запомнил точно:
— Вася! Вася! Вася сделай что-нибудь, помоги ему!
Я так хотел сделать, так хотел помочь, честно-честно. Я слышал, как плакала Зоя. Оглянулся и увидел ее стоящей в дверях. Руку она крепко прижимала к губам. Иллюстрация к пословице "слово не воробей, вылетит — не поймаешь", в натуре просто. Ее тоже потряхивало, но только от страха.
Что меня сводило с ума, так это невозможность действовать. Проблема была у Антоши Герыча в голове, мозг болел. Опух, ха. И мне даже хотелось, мысль была почти осязаемо сильная, разбить ему череп и вытащить этот бедный мозг, опустить его под холодную воду, а потом положить обратно. Это все казалось мне реальным, как ремонт. Как отломанную ножку стула обратно присобачить.
— Вася! Вася! Вася!
Я уже не понимал, кто меня зовет, Инна или Зоя, и это даже значения никакого не имело. Я смотрел на него и видел — стараться без мазы. Статистика у меня была не огого, но судороги дольше минуты — это хуево. Это смерть. Я смотрел на него, и в голове прояснялось, словно там наступал рассвет. Я видел, как его колотит, я видел, что он умирает, и по ушам мне ездили очумевшие от страха девки:
— Вася, Вася, Вася!
В итоге я рявкнул на Инну:
— Закрой рот, сука!
Хотя вроде бы орала не она. Торможение прошло как раз в тот момент, когда Антоша Герыч (а я все еще прижимал к нему руки, не знаю, позитивную энергию ему передавал, он это говно любил, или просто не так страшно умирать, когда к тебе прикасаются) вдруг успокоился. Словно и не было никаких судорог, притворился и всего-то, такая шуточка. И я сказал:
— Антоха, мудила бля!
Так и сказал, честное слово. Я так обрадовался и разозлился, чуть не въебал ему, но въебывать было уже некому. Я знал, как умирают люди, как вечность успевает уложиться в секунду. Раз, и нет там никого. Есть кто дома? Все ушли на фронт. Я знал, как это происходит, видел своими глазами. И я не верил, не мог поверить в то, что с Антошей Герычем произошло именно это.
Я прижал руку к его шее и долго мял ее, стараясь нащупать жилочку.
— Давай, давай, давай, — бормотал я.
— Ему лучше? — спросила Инна.
— Лучше? — эхом повторила Зоя. Они стояли по обе стороны от меня, как ангел и демон за правым и левым плечом.
— Да, — сказал я, чтобы не слышать их визгов. Антоша Герыч выглядел хорошо, если, конечно, не считать того, что он обоссался. Я в жизни видел всего три случая, когда все заканчивалось с припадками. Ну, четыре вместе с моим лучшим другом. Обычно у торчей потом оставалось такое ебало, и я все думал, как же будут их с таким ебалом хоронить.
А Антоша был ничего. Или мне так представлялось, потому что чем лучше знаком нам человек, тем красивее он кажется. Даже мертвый.
И это, про воробышка, было последнее, что он в жизни сказал. Угар такой, конечно, учитывая, что он верил в реинкарнацию.
А скорая, она приехала, потом оказалось, что на смерть надо вызывать труповозку, ждали уже ее, вот труповозка приехала, и его унесли, наконец, и Инна кидалась, ругалась на мужиков, кричала, что они должны что-то сделать, а не накрывать его, как кусок колбасы. Не знаю, почему как кусок колбасы, честное слово. Причем здесь колбаса? Женщина-загадка.
Я удерживал Инну и говорил, что родичей у Антоши Герыча нет, он из дома ушел в шестнадцать лет, родители-алкаши, и живы ли они, даже сам Антоша не ебал.
— Паспорт у него на квартире, — сказал я. — Привезу его, да? У него ключи в кармане, дайте я ключи из кармана его возьму.
Я думал, что к смерти привык, и что это такая естественная штука, она взяла и стала, и нечего сопли на кулак наматывать. Проеб. Не привык. Смерть была огромной и никуда не вмещалась. Моя голова стала как чемодан, который не застегнуть.
В смысле, думал я, наверное, они ошиблись. Сейчас позвонят и скажут, что Антоша Герыч, или Антон Завьялов, как они скорее выразятся, в полном порядке. Произошла какая-то ошибка, обидно, досадно, но ладно. Столько нервов, но пережить можно.
Не верилось, что голоса его больше нет, взгляда его больше нет, мыслей его больше нет, еще есть тело, но это только пока.
Эта страшная, текучая жизнь для него закончилась, но как так, я понять не мог. Точно как с отцом. Мы все это проходили уже, но все равно не шло. Тупой я. Не укладывалось в голове.
Не было Антоши Герыча на свете, никакого. Было тело Антоши Герыча, с которым предстояло возиться мне, потому что у него в целом мире никого не осталось. В огромном, огромном мире, где никакого Антоши Герыча больше нет. Чувствуете? Мысли гнали по кругу, очумевшие и предельно простые, но непередаваемо сложные.