Жил-был Антоша Герыч. Конец. Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец. И молодая не узнает, какой у парня был конец, ха.
Ну да.
Короче, я оставил Зою с Инной, а сам поехал к Антоше. Его квартира в четырехэтажной хрущевке, почти в бараке, казалась еще теснее и еще грязнее. Из крана капало, и этот звук чуть не свел меня с ума, пока я искал Антошин паспорт.
Я подумал, что он бы по этому поводу точно как-нибудь пошутил. Но шутки в сторону, шутки кончились.
Везде я видел его разбросанную одежду и уже прикидывал, что выдать в морг. Мысли были автоматические, я не мог их ни остановить, ни развить. Как будто у меня в голове сидела маленькая машинистка и набирала текст на маленькой печатной машинке. Интересное, на самом деле, ощущение. Я выглянул в окно и подумал: может, выкинуться? А почему нет?
Сегодня выдался сложный день, и легче он становиться не планировал. Буквально пара нехитрых действий, и с трупом Антоши Герыча мне возиться не придется. А уж что будет с моим трупом мне глубоко все равно. Отдайте его на растерзание воронам, бездомным собакам и бомжам, не хороните, не надо, думал я. Со временем мнение мое несколько изменилось, но это потому, что я умудрился пережить юношеский максимализм.
В морге мне сказали, что у Антоши Герыча случился отек мозга.
Врач (ну, если его можно назвать врачом, этот парень не особенно же лечил) скучающим, будничным тоном заявил:
— Причина смерти — отек мозга.
Для него это была смерть как смерть, а для меня — Смерть с большой буквы. Я его понимал, сам был на его месте.
— Такое бывает, — продолжал он, ворочая во рту зубочистку. — Но сам по себе героин редко провоцирует судороги. Здесь…
Там, подумал я.
— … решающую роль сыграло смешение алкоголя с опиатами.
— Чего? Это что, в смысле? Да мы только вино пили, ты чего?
Он поглядел на меня, этот усталый работник нашей усталой медицины, как на идиота. Причем как на очень маленького идиота. Идиота-школьника. Младшего школьника-идиота.
— Ну, ладно, — сказал я. — Понял.
— Спасти его было нельзя, — сказали мне. — Никак.
Этот врач, чуть за тридцать, усталый, с тяжелыми мешками под глазами, он ничего не имел против меня лично и против Антоши Герыча, и даже против торчков вообще. Он делал свою работу, и ему было, в сущности, важно только установить причину. Он меня не осуждал. И если бы завтра он увидел меня на своем железном столе, то он бы не удивился.
Он вскрывал моего друга, вот, к примеру, посмотрел на его мозг. Это то, чего я, знавший Антошу Герыча очень славно, никогда не видел. Что-то очень личное случилось между ними, такое, к чему меня уже никто не подпустит. Я даже, по итогам сейчас я так думаю, немного ревновал.
Хорошо, подумал я, что квартира у Антоши съемная, а то столько возни было бы с документами. Хорошо, что у него за душой ничего не было.
От пятнашки, куда труп Антошин привезли, можно было дойти пешочком, но я сел в маршрутку, сам не знаю, почему. Водила-мудила хриплым голосом провозгласил на весь наш салон:
— За проезд передаем денюжку!
И я подумал: это же жизнь такая. Вот мы покатались, и пришло время платить денюжку. Антоша Герыч свою уже заплатил, и я его больше не увижу. Он уехал далеко-далеко. Вернее, не, ехали-то мы в одной маршрутке, мы в нее сели давным-давно и по разным причинам, просто его остановка уже. А моя еще будет. И если про мою остановку мне было плевать, хер бы с ним с Васей Юдиным и жизнью его паскудной, то неприсутствие Антоши Герыча в этой отдельно взятой маршрутке отозвалось в сердце реальной острой болью. Я не знал, что бывает так больно от смерти — натурально, как от болезни.
— За проезд передаем денюжку! — повторил водитель.
Вот и покатались, вот и приехали, подумал я, передал денюжку и зажал виски пальцами, как будто пытался остановить ток крови.
— За проезд передаем денюжку!
И я взвыл, натурально взвыл. И кто-то рядом сказал почти мне на ухо:
— Совсем ебанулись.
Инна обдолбалась и вроде была ничего, а вот Зою колотило. Я накормил ее, помыл ее: занес в ванную, раздел, посадил в ванну и долго стоял вместе с ней под горячей водой. Потом, когда мы с Зоей нагрелись, вышли, и ее перестало колотить так сильно, я предложил ей нюхнуть, но она замотала головой.
— Васенька, он правда умер?
— Правда умер, — сказал я. Рядом с Зоей мне удалось собраться, ради нее, в общем-то.
— И я так умру? — спросила она. — Васенька, я так умру?
В ту ночь она называла меня только Васенькой. Меня редко кто так называл, и мне было приятно. Но цена, которую пришлось заплатить за эти приятные секунды — жизнь Антоши Герыча. Смешно, какие неожиданные приятные сторонки могут оказаться у смерти. Смешно и страшно.