— Нужно, — повторила Маргарита Леонидовна. Я знал, почему она мне позвонила. Она хотела, чтобы я помог Зое. Взял на себя все, что можно взять, чтобы ей скостили срок. И я был готов.
Одно оставалось неясным, почему с их немереным количеством бабла, они еще не отмазали Зою?
Маргарита Леонидовна продиктовала мне имя, фамилию и отчество следователя, адрес СИЗО, где Зою содержали, и сказала:
— Как можно быстрее.
Но как можно быстрее не получилось. Несмотря на то, что в заявление на свидание я вложил стодолларовую купюру, само свидание мне дали только через три дня.
СИЗО было, наверное, самым унылым местом, которое я посетил за всю свою жизнь. Да точно самым унылым, просто без вопросов.
Облепленное колючей проволокой и камерами видеонаблюдения здание казалось пародией на щедро украшенную елку. Серое, унылое, в некрасивых цацках, оно само по себе производило давящее впечатление. На окнах были решетки, как в дурке, и у меня перехватило горло. В таком месте нельзя было содержать мою бедную, маленькую Зою.
Дальше — все как во сне: длинные коридоры, лязганье дверей, подробный досмотр, постные, белые, как мучные черви, лица конвоирш. Иногда (но сразу как будто отовсюду) слышался мне женский визг, многократно усиленный эхо.
Конвоирши смотрели на меня, как на уебанца, одна даже отдавила мне ногу, досматривая. Все они были жирные, как на подбор, все без колец и с неяркой губной помадой, даже черты их казались похожими.
Меня привели в комнату свиданий, ее ровно располовинивало пуленепробиваемое стекло. Половинки этого пространства, в свою очередь, тоже были разделены на маленькие отсеки, деревянные перегородки отделяли одну ячейку от другой, перед каждой стоял стул, у каждой висел телефон, похожий на таксофонный.
Пол был свежевымытый, пах пронзительной, наизнанку выворачивающей хлоркой. Аккуратные квадратики плитки показались мне сводящими с ума сотами жуткого космического улья.
Я ждал. Стоял и ждал. В других ячейках старые матери плакали в трубки, их дочери что-то говорили, но я не слышал, что. Какая-то женщина громко ругалась:
— Глупая ты тварь! — кричала она, и конвоирша сжала ее плечо:
— Потише.
А я стоял, и между мной и Зоей проходили десятилетия.
Наконец, ее вывели. Зою колотило, ее ломало, руки у нее тряслись, из глаз текли слезы. На ней была ее обычная одежда: дорогущие брендовые шорты, маечка, привезенная из-за границы, но теперь все это смотрелось днищенски, обросло какими-то пятнами, а майку Зоя, то и дело дергая ее за ворот, невероятно растянула.
Я кинулся к ней.
— Милая! Милая!
Зоя указала пальцем на телефон, потом взяла его сама. Я схватил трубку.
— Милая! Зоя! Это я…
Но она рявкнула:
— Нет, молчи и послушай меня!
Глаза ее сверкали. Пальцы, впервые за все время, что я ее знал, были голые, без колец. Она утерла сопли, текущие из носа. Голос ее казался глухим и дальним, но очень отчетливым.
— Я попалась. Жориков отец все узнал и устроил ему сладкую жизнь. Ты понял?
Я сразу врубился. Подстава. Но Жорик, умница, видать, все понимал, знал, к кому ему придется обратиться в минуту страшной тоски, он меня не выдал. Я так и не врубился, знал сам Жорик о подставе, или батяня-мент просто устроил за ним слежку. Во всяком случае, мое имя нигде не прозвучало.
— Понял, — сказал я. — Я звонил там одному юристу.
Имел я в виду, конечно, Олега.
— За консультацией.
Олег, кстати, был нереально приветливый. Сказал:
— Гляди, как тебе повезло. Если проблемы будут, звони, мы решим. Такое бывает, нечего ссать кипятком.
Зоя меня поняла. В тот момент, сидя друг перед другом, мы вообще как никогда ясно видели друг друга. Практически читали мысли.
Глаза у Зои были красные, трубку она сжимала конвульсивно, челюсть у нее дрожала. Ее ломало насухую. То еще удовольствие, конечно.
— Если юрист не поможет, то я…
— Нет! — рявкнула она, почти крикнула, на стекле остались капельки слюны.
— Мне не нужен юрист, — сказала она. — Мне не нужен ты. Мне не нужен отец. Мне нужно оставаться здесь! Мне нужно сесть в тюрьму!
Она прикоснулась к стеклу, ее розовая ладошка показалась мне красной, как кровь.
— Потому что я умираю, Васенька. А я хочу жить. Где угодно, но я хочу жить! Понял меня?
И я ее понял.
— Я хочу ответить за все по максимуму, — сказала она, использовала, так нелепо и по-детски, какое-то киношное клише. Зоя яростно потерла нос, в голосе ее слышались теперь настоящие, не героиновые слезы.
— Я так люблю тебя, — сказал я. — Я не могу, чтобы ты…