Смелый, в общем-то, был неплохой мужик, ровно с одним недостатком. Он был, сука, жадный. Платил он нам мало, а если мы сидели на постной квартире, то вообще жили на жратве и дозе, ни копейки сверху, он сам все покупал и привозил, вроде как о нас заботился.
Поэтому постную квартиру никто не любил, это потерянные деньги. Кроме того, уживаться нам там было сложно, все друг другу адски надоедали. Ну, разве что Гриня всегда оставался дружелюбный, остальные готовы были друг другу глотки уже перегрызть. Я, кстати, весьма неплохо разряжал обстановку, ну, то есть, шуткануть в нужный момент умел, и все такое.
Первым делом, конечно, я спросил у Сани и Сереги про погремухи. Это интересно, кстати.
Серега почему был Ромео? Не потому что из Вероны, там, а вот по какой причине: однажды Серега увел дамочку у одного авторитетного в их подмосковных ебенях пацана. Серега вообще этим славился, был тот еще Казанова нашего отечественного производства. Ну, короче, суть да дело, ему собирались отвесить пизды, и авторитетный пацан решил как-то сам это сделать, для пущего, понятно, авторитету. Ну, забили они стрелу на старом мосту, знаете, на таком с замочками "Маша-Саша-любовь-до-гроба". Очень, по-моему, романтично. Ну и об такой замочек один сделал Серега авторитетному пацану знатный сотряс. Его зауважали, и стал он Серега Ромео за эту всю романтику. Кличка была, по его мнению, дурацкая, но тут уж как вышло.
С Саней Кретинским было еще проще. У него была польская, видать, фамилия Косинский, но Саня был туповат. Это был серьезный, обстоятельный, крепкий мужичок, весьма тормозной, зато надежный. Умом он реально не блистал, но и Серегиной озлобленности в нем не было.
— Перед делом надо хорошо сработаться, — говорил Смелый. — Вот вместе время провести — это хорошо, например.
Сука, думал я, только ты что-то с нами не живешь. Тебе, что ль, не надо срабатываться?
А, может, ему и не надо было. Смелый никогда не упускал случая показать, что он над нами начальник. Он, к примеру, чаще всего оставался в тачке, и, как мы заскакивали в машину, сразу давал по газам, но вскоре сменял водителя, типа не царское это дело тачку вести.
Остальные ребята мне скорее нравились, меньше Грини, конечно, но все же. Они были простые ребята и особо не чморили меня, что я не обжился еще, не все умею, наоборот помогали даже. То есть, конечно, к концу третьего дня перед делом от них на стенку хотелось лезть, но это ж естественно, когда из дома не выходишь, сидишь весь напряженный. Я думаю, Смелый это умно делал — еще и злость нашу копил. Оно же тоже важно — быть очень злым. Не то что иначе может рука не подняться, но для верности.
Еще ребята все отличались такой отчаянной, комариной кровожадностью. До поры до времени это все незаметно было, а потом шутки всякие о дохлых людях, мандраж в ожидании дела, не только волнительный, но и предвкушающий, взвинченность их невероятная и вечная готовность убивать — все это повылезало.
Меня это сначала настораживало, может, пугало даже. Особенно в самый первый раз на постной квартире, когда Гриня вдруг пошутил про снятую автоматной очередью голову, вспомнил какую-то историю из жизни, как он случайно кости перебил, и давай ржать. Я сначала не понял, где смешно, собственно, а остальные все поняли. Не, ну, поржал со всеми, конечно, для приличия, но не понял.
Потом все понял, ха-ха, это ж угар сплошной, а не жизнь. Смейся громче, а то не все поймут, как оно, блядь, смешно.
Во второй раз стрелять пришлось своих. Ну, русских, я имею в виду. Я не нацик поехавший, но в русских стрелять сложнее, правда. Ну, то есть, ломать себя надо сильнее, они же разговаривают на твоем языке, а случись война, вам с ними воевать бок о бок. Короче, оно труднее, их жальче.
Что меня поразило, телки в сауне все прятались, как хорошо подготовленные партизанки, блин, раз, и нет их. Привыкли девки.
Мы старались по ним не стрелять, хотя у Сани Кретинского фишка была, шутка такая, палить, как кончим мужиков, над девкиными укрытиями. Иногда он попадал, просто случайно, но особо по этому поводу никто не парился. Мы тогда дышали кровью, и это все ни для кого не было важным.
Так вот, про второй-то мой раз. Мы тогда парканулись, и я уже понял, что опять все сделаю, что не тормозну. Автомат, вот, взял правильно с первого раза, натянул балаклаву и побежал за Гриней. Очень однообразная, надо сказать, работка.
Жарища была страшная, сауна же, бля, а мы в балаклавах. Я думал о том, как отстойно будет в обморок пиздануться, а не о том, как оно — человека убить. Мужики в сауне о чем-то переговаривались, шутили про Ельцина, что ли. Я как голоса услышал, так мне в сердце поддало, больно аж. Сложно в них было из-за голосов стрелять, но это надо было, и надо было быстро. Сучары пистолеты с собой и в парник носили.