— Давай, пока палить не начали! — кричал Серега Ромео. Саня Кретинский издавал нечленораздельные звуки восторга, и даже Смелый орал:
— Вперед, суки, вперед!
Мы гнали по полупустой подмосковной дороге, одной из многих дорог по каждую сторону которых достаточно кладбищ и полей. Я даже не смогу сказать, где это. Может, на Волоколамск, но хер ее знает. Гнали мы быстро, по-сумасшедшему, преследовали черный мерс, в котором, как в консервной банке, была наша дичь.
Я представлял себе их ужас, давно забытый, животный ужас преследования. Люди изрядно расслабились за последние пару тысяч лет, но вообще-то мы приспособлены преследовать и убегать, как и все живое.
Кто был в тачке я не знал, Смелый не распространялся. Мне, в общем, это было все равно.
С тачками — атас, потому что там есть оттяг, как прелюдия в сексе. А я люблю мечтать, ждать, предвкушать, это мне по кайфу. Вот Серега, он не может потерпеть, насладиться предвкушением праздника. Он, помню, реально злился, глаза у него горели.
— Давай, блядь, быстрее! Они ж утекут, ты нормальный вообще?!
— Нормальный, — сказал Гриня сдержанно и дал резкий крен вправо, нас повело, Саня ударился башкой об окно.
— Ну, бля!
— Терпи, казак, атаманом будешь! — засмеялся Смелый. Дичь гонять он любил, более того, Смелый в таких акциях участвовал, несмотря на то, что это было опаснее расстрелов в кафе, клубах, саунах и прочих злачных местах (у противника было время, так сказать, перегруппироваться, отстреливались они чаще и успешнее). Ну, нравилось ему, я его понимаю.
Дорога казалась бесконечной и пустой, мы гнали все быстрее, и стерня, присыпанная снегом, превратилась в сплошное смазанное пятно. Нельзя было позволить нашим клиентам оторваться, их нужно было нагнать, пригвоздить к обочине, причем желательно до первого поста с гайцами. Нет, эти вопросы тоже решались, но херово.
Гриня прекрасно умел обращаться с тачкой (а для этих дел мы брали внедорожник, черный "Джип Чероки", гордость Смелого, которую он доверял только Грине), но ход погони был таким стремительным, что нас все равно кидало из стороны в сторону. Обычно от такого рода поездок оставалась на память парочка сочных синяков.
— Давай, давай, давай, братан! — крикнул я, когда мерс, взвизгнув колесами, рванул с дороги в поле, все в жесткой щетке стерни. В животе у меня потеплело, я заулыбался во весь рот. Это, значит, как когда загнанное животное вдруг забегает в реку, и у него нет в тот момент страха утонуть. Оно больше всего на свете хочет оторваться от погони, готово на что угодно и уже ничего не понимает.
— Ссыкуны! — заржал Саня Кретинский.
— Ка-а-а-айф! — протянул Серега. Мы перехватили автоматы, я потянулся открыть дверь.
— О, Васька Автоматчик, — сказал Смелый. — Рвется в бой, как всегда!
У меня уже, если честно, слюнки текли.
— Подожди, подождите, — степенно сказал Гриня. — Не все пока.
Мерс еще рвался вперед. Казалось, что сама машина — живое существо, что ее двигатель (аналог сердца, значит) должен биться об капот сумасшедшим образом. Когда, наконец, мы отогнали их к лесу, и машина развернулась к нам, словно готовая напасть крыса, даже фары показались мне испуганными глазами.
Я подумал: для меня это рутина, а для кого-то началась самая важная история в жизни. Ну, то есть последняя.
— Окно! — крикнул Смелый. — Не выходить пока!
Это была команда мне, как самому желающему, и как тому, кто сидел рядом с Гриней, я высунул автомат в раскрытое окно и открыл огонь. На руку мне падали снежинки, ласковые, они тут же таяли. Красиво вообще — черная кромка леса, черный, блестящий мерин, пустынное, заснеженное поле, где в проплешинах проглядывает золотистый остаток лета.
Взметнулись с карканьем вороны, как в первый раз, когда я стрелял из автомата по стволам деревьев. Лобовое стекло покрылось мелкими трещинами, часть его лопнула, и я увидел, как дергается водитель. Наверное, я попал ему в голову, это могло вызвать что-то типа припадка, а, может, в легкие, и он так пытался вдохнуть. Ну, кто его знает?
Из машины высунулась бледная рука в рукаве черного пальто.
— Пистолет, — заржал Саня. — Во, суки, дают!
Пуля вылетела в нашу сторону, но просвистела мимо, а я снова дал стране угля.
— Тыщ-тыщ-тыщ! — приговаривал я, а ребятки на заднем сиденье что-то шутили про Васю Автоматчика.
— Тыщ-тыщ-тыщ!
Рука в кровавом сиропчике снова скрылась.
— Охранник, думаешь?
— Да хуй знает.
Смелый хранил загадочное молчание.
— Ну, минус один, — сказал я. — Там еще двое. Второй тоже может при волыне быть, если что.