Лара занималась сексом с равнодушной деловитостью. Обслуживать четверых милых молодых людей ей было словно бы вообще не сложно, она задорно двигала бедрами, умела сжать внутри так, что казалась узенькой и не слишком вычурно стонала, а то вопли всегда от шлюхи почти оскорбительны. Лара разве что попискивала от слишком резких движений, но делала все лихо и без брезгливости до самого последнего раза. Когда уже не могла, просила перекурить, и это тоже было нормально, никаких там блядских истерик.
Думаю, трахаться она не любила, но умела.
Вот мне кажется, что сама эта легкая отстраненность, отчужденность, и была секретом Лариного обаяния. Ее нельзя было полностью получить.
Зато в разговорах она отдавалась по-настоящему. Как-то мы с ней лежали в постели, слева от нее сопел Серега, под кроватью валялся удолбанный Вадик, а Гриня и Смелый еще бухали на кухне.
Я курил, а Лара подмывалась хлоргексидином.
— Брезгливее женщин, чем проститутки, — сказала она. — Ты все равно не встретишь.
— Мне нравится, что ты откровенная.
Я смешал ей "Северное Сияние", и она взяла у меня стакан (бокалов у Сереги дома не водилось), взглянула в окно, на квадрат звездного неба.
— Знаешь, почему я люблю этот коктейль? — спросила она, наклонившись ко мне. От Лары пахло перегаром и помадой, которую с ее губ давно уже съели.
— Вкусный? — спросил я.
— Нет, — сказала она, пьяно прищурив один глаз и блестяще улыбнувшись. В ней было хорошее сочетание смешного и красивого.
— Я из Мурманска. Я была маленькая, и мы с мамой всегда ездили за город, когда начинались сияния. Так красиво, невероятно. Все небо светится, как драгоценный камень. Мой папа был геологом, и я с детства знала, что есть такой камень — лабрадорит. И что небо в сиянии похоже на огромный лабрадорит. Мой папа рано умер, и мы с мамой всегда ездили смотреть на сияния в честь него. Я так и говорила ей: мама, поехали к папе, когда небо станет большим камнем.
Я ее понимал. Пространство, где был жив ее батя, существовало абсолютно везде, пока над головой было северное сияние. Теперь же ее отца рядом не было, ну, даже в этом, воображаемом, смысле. Зато был коктейль, который назывался, как место встречи с ее отцом.
Короче, меня проняло.
— Ну, как так? — спросил я. — Тогда это с тобой вышло?
Она повернулась, поглядела на меня с насмешкой.
— А ты правда думаешь, что некоторые девочки рождаются шлюхами?
Позвоночник у нее был искривлен, шел замысловатой линией, но это уродство казалось в ней красивым. Я привстал, коснулся губами ее спины.
— Все как у всех, — сказала она. — Отчим трахал, я сбежала. Думала перебиться этим первое время, а потом оказалось, что больше я ничего не умею и не могу.
И я вдруг подумал, что у нас похожая история. А Лара отстранилась. Прикасаться она, вне работы, ни к кому не любила, и прикосновений тоже. Это была моя, можно сказать, самая платоническая любовь.
Один глотком она опустошила стакан.
— Знаешь, что смешно? Коктейль такой похожий на всю нашу жизнь теперь.
Она налила в стакан шампанского.
— Вроде бы все есть, что нужно, столько денег.
И налила водки.
— Но какая же все равно дрянь.
Вопль семнадцатый: Клин журавлей
С Ларой мне было хорошо. Когда мы с ней оставались одни, никогда не трахались. То есть, с ребятами вместе, когда мы возили ее на квартиру, я Лару драл только так, в хвост и в гриву, дорвавшись, наконец. Без этого я б не выдержал. Но когда мы оставались одни, то я, со временем, даже прикасаться к ней перестал.
Я имею в виду, бля, как же это странно не прикасаться к любимой женщине, не целовать ее, не гладить, а сидеть за десять сантиметров и только в глаза заглядывать.
Это особенная любовь, у меня такой не было ни до, ни после.
Даже какое-то странное было ощущение, когда я все-таки трахал ее, что это все не моя Лара, а какая-то другая женщина, а Лара в этот момент ускользает и пропадает, и я все хватался за нее, дергал за волосы, входил поглубже, чтобы она чувствовала меня, чтобы не исчезала.
А она, ну, всегда это делала, потому что, когда ее трахали, она не хотела тут быть. Она не хотела быть со мной.
Ну, и с этой точки зрения, хотя я валял ее и так и сяк, у нас никогда не было секса. Я имею в виду, я ни разу не трахал ее так, как трахают любимую, не трахал ее так, чтобы она этого хотела. Короче, была в жизни платоническая любовь. Была да всплыла, как все хорошее и плохое.