— Ты о смерти думаешь, потому что ты никак с отцом не попрощаешься. А тебе надо жить, потому что ты молодой.
— Ну, так-то да, но…
— И никаких "но". Жизнь у тебя пройдет вот так. Это страшно.
Она всегда плохо говорила о том, что я убиваю. То есть, бляди они вроде грешницы, но они же живое существо не уничтожают, то есть не такие уж. Ну и вот она всегда говорила:
— Когда ты убиваешь, ты думаешь о том, что этот человек — в точности как ты? Что вы больше похожи, чем отличаетесь? Тогда как тебе это удается?
— Нормально удается, — бормотал я как можно более неразборчиво, а сам удивлялся: и вправду — как?
Но когда меня разбирала дрожь ни с чего, просто так, как будто, Лара-то меня и жалела, чай носила с сахаром, такой сладкий, каким могло бы быть ее прикосновение.
Мы с Ларой часто ходили в гостиницы дешевые, где все думали, что мы идем ебаться, а мы ложились на разные стороны кровати и разговаривали до самого утра.
Она говорила:
— Я когда-то очень любила шить. Это мне доставляло удовольствие. Я всех подружек обшивала.
— А я никогда ничего не любил, мне кажется. Ну, читать немножко. И все, наверное.
— Просто ты не понимаешь, что любил.
— Ну, может быть, конечно, но мне кажется, что люди нормальные, у них есть что-то настоящее, что их составляет, а я всегда пустой был. Родился таким, не знаю.
Она поглядела на меня, перевернулась и убрала со лба прядку. Глаза ее были темными от наступающей ночи.
— Да нет, — сказала Лара. — Ты родился как все.
Аргументировать она никак не стала, но я поверил отчего-то.
Ну, вот, и с ней у меня такое спокойствие было, словно я в ледяную воду входил. Лара со мной осталась, когда я лечился. Доза у меня слишком возросла, я уходил в полную несознанку, и Смелый поставил меня перед фактом:
— Либо ты, братан, переламываешься и дозняк снижаешь, либо я из тебя сам дурь эту выбью, и приятно не будет.
Ему нужны были удолбанные автоматчики, но не овощи. Очень тонкая грань.
В общем, он мне дал на постной квартире переломаться, пока мы без дела сидели. Я боялся, что не выдержу, у меня ж не имелось цели какой-нибудь высшей, типа Зои там.
Так что я, хоть это и было строжайше запрещено, пускал на квартиру Лару. И пока я выл от боли, обливался потом и трясся от невероятного, костеломного холода, она сидела рядом со мной и смотрела так, словно гладила.
Ей было не противно блевотину за мной убирать и все такое, она это делала спокойно и без присущей ей брезгливости. А вот секс со мной ей был невыносим, дело странное.
В конце уже, когда симптомы на спад пошли, и мы даже разговаривать стали (у меня мозги врубились немножко), Лара спросила меня:
— И оно того стоило?
— В смысле? — спросил я, грея руки о чашку с чаем. Мы как раз "Час Пик" смотрели с обаяхой Листьевым, царствие ему небесное, но пошла реклама, и я попросил Лару дать мне чая с конфетой. Она так поняла, что я иду на поправку.
— Тебе было больно, ты с ума сходил, и вот ты выдержал это. Стоит возвращаться? Ты ведь там же, где и начинал.
Я махнул рукой.
— А, какая разница. Если надо, я и умру за героин.
— А говоришь, ничего не любишь, — сказала мне Лара. — Ты же ради героина на все готов. Если бы не это, уехал бы давно в свой Заречный, и никто бы тебя не нашел.
Ну, и как-то это все меня удивило тем, насколько оно правда.
— А, — сказал я небрежно так. — У меня вообще в жизни три кайфа: колоться, ебаться и убивать.
— Было бы чем гордиться, — ответила Лара. — Еще конфетку хочешь?
А вскоре после этого, фактически как только я вышел, Смелый мне сказал:
— Поедешь в Чернобыль.
— Чего? Больной что ли?
— Ша! — рявкнул Смелый, игру он не поддержал, настроение у него было поганое. Мы сидели в тачке и ждали Вадика, зачем, я понятия не имел.
— Короче, — сказал Смелый, вытащив из бардачка фотку. — Есть дело. Конкретно для вас с Вадькой. Отказаться нельзя.
— А чего для нас?
— А того. Ты в отгуле недавно был, а Вадька на жребий проиграл. Понятно тебе?
Ну, мне все было понятно, не без этого, а все-таки про Чернобыль это Смелый лишку махнул.
— Чернобыль, Чернобыль. А реально куда?
— Ну, реально не в Чернобыль, — сказал Смелый, смилостивившись надо мной. — В тридцатикилометровую зону. Я не думаю, что этот баклан на саркофаге сидит. Но яйца у него там уже светятся, сто пудов. И вам не советую задерживаться.
Я взглянул на фотку. Мужик какой-то в плавках и с берданкой, на груди крест, на плече партак армейский. Ничего особенного. Я попытался запомнить, но не смог. Типичная рязанская рожа, симпатичная, красная морда.