Я, конечно, сказал, что Вадик там остался еще на время, и это в какой-то степени было правдой. Еще на какое долгое, долгое время.
Ну, и, протрезвевший, на кумарах, я поехал домой, злой адово и такой же печальный.
Только нет, конечно, глянул я еще на красивое, низкое, преддождевое небо, на леса, на поля. Какая же земля это красивая. Хороша Маша, жаль не наша.
И я все думал, но ничего не надумал.
Может, Вадя что-то себе там понял, но мы уже никогда не узнаем. Ну и хер с ним, в принципе. Мало ли людей на Земле?
По приезду в Москву первым делом поехал к Смелому, отдал ему фотик.
— На, поснимай жену, сынишку, а то я два кадра только сделал, пленку жалко.
Смелый почесал репу. Со мной он держался настороженно, главным образом, из-за радиации. Чаю даже не предложил. Встретились мы на постной квартире, и я рассчитывал там поспать, в одиночестве, подумать, опять же, мне дороги не хватило. Но Смелый явно был не расположен меня тут оставлять. Он сказал:
— Успешно?
— Успешно, — сказал я. — Но для меня.
— А Вадя где?
— Убил его мудила этот. А ты думал, он, что, стоять будет и пыриться, мол, мочи меня, без разговоров. Бедный Вадик, на руках у меня умер.
Смелый отошел к окну, закурил, изредка он на меня косился, глядя, чтоб я на безопасном расстоянии был.
— Йоду выпей, — сказал он, наконец.
— Я водку пил.
— Это видно.
— Короче, мужик ваш отстреливался, чуть не подохли мы оба с Вадиком. Я его уж забирать не стал.
— Ага, — сказал Смелый. — Еще не хватало жмура через границу везти.
— Да и радиации он больше наберет. Трупешник, я имею в виду.
И как-то вот это так было странно, мы вроде разговаривали, но Смелый в это все не особо погружался. Ему до пизды было, что там с Вадькой на самом деле случилось. Не думаю, что он хоть раз об этом вообще подумал.
А мне показалось, он и рад был. Платить-то меньше. Ну, во всяком случае, я только свою долю получил, не Вадькину. Жадный человек, очень жадный человек наш Смелый.
— Может, чаю попьем? — спросил я. — Расскажу подробно, что было-то.
Но Смелый сунул фотоаппарат в сумку, отдал мне деньги и сказал:
— Некогда мне с тобой тут лясы точить, родной. Родина тебе этого не забудет. Ты молодец, я тобой горжусь. Вадьке — светлая память и земля пухом.
— Не без этого.
— Все, давай на выход, надо квартиру закрыть.
И мне стало как-то обидно. Я душу свою наизнанку вывернул, а это и неважно совсем. Но, в итоге, все хорошо вышло, потому что, думается мне, если посидели б мы со Смелым, а если б и прибухнули еще, то, может, я и спалился бы. Сдался б без боя.
А если бы я Смелому рассказал, он бы меня вальнул, наверное. А, может, и нет, все ж таки я ему сделал выгоду, хорошую разницу в деньгах.
Но с меня бы сталось все разболтать и расплакаться.
Так что, с Гриней тоже хорошо вышло. Приехал я домой, он меня обнял, как родного, а сам суматошный, суетный. Ну, я такой:
— Чего?
А Гриня такой:
— Жаль про Вадьку, мне Серега звонил, ух!
Сплетничать мы, конечно, любили побольше баб.
— Ну, да, — сказал я. — Царствие ему небесное. Грустно это все.
Мы постояли друг перед другом, Гриня никак не пропускал меня в комнату, хотя о чем я мечтал, так это лечь на диван и поспать нормально, как белый человек.
В коридоре пахло моющим средством, у стены припарковалась швабра.
— Генеральная уборка к Новому Году? — спросил я, вышло неловко. У меня сил не было на какой-то адекватный диалог. Гриня смешно наморщил лоб.
— Слушай, братуха, можешь здесь пожить.
— Чего?
Тут я впервые заметил Гринины сумки, было их много.
— Смелый меня в водилы взял, — сказал он. Вообще — большая радость: меньше риска погибнуть.
— Ну, и я съемку буду брать около него, чтоб не хуярить из Балашихи, — продолжил Гриня задумчиво.
— Понял, — сказал я. Не, мне было немножко обидно, ну, как ребенку. Но нормально же, продвигается человек по карьерной лестнице.
Гриня сказал:
— Не, мы отлично жили. Не скучно, опять же.
— Да? — спросил я. — По-моему, тоже супер.
Все это мне мозги парило изрядно. Чего я хотел, так это поспать, вот чего было бы очень в тему — вырубиться, перестать существовать часов на семь. А Гриня думал, что я обижаюсь.
Это угарно, конечно, зек с восьмилетним стажем, а относился ко мне, как к ребенку.
— Просто, ну, Смелый сказал, чтоб я один жил. Много знать теперь буду.
— Скоро состаришься, — сказал я. — Ну, ладно. Тебе, может, помочь чего?
— Да не. Поехал я. Хорошо хоть тебя дождался.
— А Смелый чего? Нормально тебе предложил хоть?