— Да чего ты, — сказал я. — Лизка, ты не переживай. Я его вальну, хочешь?
Почему-то это ее еще больше расстроило. Идейно против насилия она, что ли?
— Да объясни ты мне толком, что случилось?
Я вошел в квартиру, закрыл за собой дверь, и мы остались в полутемном коридоре. Лиза вдруг повисла у меня на шее.
— Лара умерла.
До меня сначала не доперло, что она серьезно, что нет у нее такого таланта шутки шутить и плакать при этом. У меня вот есть.
— Ты дура, что ли? — спросил я. — Где Лара?!
Лиза снова выдавила из себя эти невозможные слова:
— Лара умерла, я же сказала.
— Как умерла?
Я стал медленно врубаться в ситуацию. Дверь, ведущая в комнату, была нараспашку, я видел несвойственной этой всегда аккуратной квартирке бардак. В беспорядке валялась одежда, на столе лежал ворох каких-то документов.
— Я ни в чем не могу разобраться! — запричитала Лиза.
Я знал, что лет ей как-то мало, не то девятнадцать, не то восемнадцать, короче, вроде девочка созрела уже, а мозги еще не в полную силу пашут.
— Так, — сказал я. — Давай сначала.
Лизу мне было невероятно жалко, но в то же время хотелось ее ударить, чтобы пришла в себя. С собой надо было проделать все то же самое.
Я отвел ее на кухню.
— Где Ксюха? — спросил я.
— Да ей похуй на Лару! — заорала вдруг Лиза. Что было правдой, Ксюха не то чтоб была их особой подругой, просто за хатку платила. Я уж не знаю, чего Лиза от нее ожидала.
— Ладно, — сказал я как можно более спокойно. — А с Ларой-то что?
В голове шумело, но мне даже удавалось как-то адекватно на происходящее реагировать.
— Она фена наглоталась, — выпалила Лиза. Я встал, налил ей воды из чайника, когда она не захотела пить и сильнее залилась слезами, плеснул ей в лицо.
— Успокаивайся давай.
Плечи у нее тряслись, и она прижимала тощие коленки так тесно друг к другу, что должно было быть больно.
Лиза глянула на меня, удивленная, как мелкий ребенок, которого впервые треснули по жопе. Бывает и такое.
— Я не знаю, почему, Вася! — сказала она так, словно я собирался ее пытать, чтоб все выяснить.
Но я-то знал и без нее. Это было очевидно. Лара такое сделала, потому что была несчастной.
— Я просто пришла утром, и она уже лежала. Холодная. То есть, я сразу вызвала скорую и не сказала им, что она мертвая. На всякий случай, знаешь.
На всякий, это на какой такой случай? Если вдруг она оживет, а ее откажутся лечить, дескать, ты уже дохлая, чего на тебя бюджет тратить?
— Они приехали, и вот потом вызвали других, и другие ее забрали в морг.
Я погладил Лизу по голове, и она уткнулась в меня, и в этом не было ничего про секс, ничего про то, как может баба прикасаться к мужику. Вцепилась она в меня, как кошка, пальцы ее казались острыми, будто когти.
Я стоял, не понимая до конца ничего из сказанного. То есть, Лара сейчас в морге?
Это значило, что мы с ней уже разговаривали в последний раз. А я не сказал ничего важного, и кольцо ей никогда уже не подарю.
Я достал из кармана бархатную коробочку.
— На, Лизка. Это тебе.
Она не глянула даже, что там, сунула в карман джинсов и сказала:
— Спасибо, — которое на самом деле было скорее "неважно".
— И там документы, там надо ее свидетельство о смерти выписать. Что же мне делать?
Я сказал:
— Это все потому, что я Вадика убил. Вот мне и прилетело.
— Что? — спросила Лиза. Вадика она особо не знала, может, видела пару раз в "Отеле "Калифорния", и только-то.
— Ничего, — сказал я.
Меня Бог наказал. И очень даже ловко. Если Лара сама это сделала, значит, она хотела умереть. Вроде и ей приятно, и мне плохо. Один-ноль, Господи, один-ноль.
— Давай, — сказал я. — Пойду документы посмотрю. Поедем в морг с тобой.
— А хоронить ее где будем? — спросила Лиза. Она вцепилась в меня, словно чуть не утопла, а я был случайной корягой, за которую можно ухватиться и жить, и дышать.
В общем, так, по итогам, получилось, что хоронить ее мы решили в Мурманске. Мороки много, конечно, но Москва Ларе ничего хорошего не сделала, и нечего ей было тут лежать.
Смелый меня отпустил. Он Ларку уважал, мы даже выпили за нее, как за покойницу, не чокаясь. Смелый как услышал, тут же водочки заказал и, что примечательно, за свой счет. Страшно сочувствовал мне Днестр.
— Душа ее, — сказал он. — Еще сорок дней здесь. Надо попрощаться. Не забудь поставить рюмку водки и черного хлеба кусочек. Я поставил. Потом хлеб птицам отдай, а водку вылей, не пей ни в коем случае. Потом, это когда сорок дней пройдет.