— Евреечки, — сказал он. — Вечно цены себе не сложат. Но симпатичные. Между прочим, в Испании еблю с ними приравнивали к скотоложеству. Ты как?
— Она врачиха, — спросил я. — Или проститутка?
— На полставки то, на полставки се, — уклончиво ответил Нерон. — Так живой?
— Как видишь, — сказал я. Голова страшно болела, капельница еще отсчитывала секунды.
— Думал, придется везти тебя в больничку, кровь переливать и все такое, — сказал Нерон. — Ты уж предупреждай в следующий раз.
— Сюрприз, — я улыбнулся ему. — Как тебе, а? А где сигареты, я покурить хочу.
Может, из-за вовремя оказанной помощи, а, может, с рассветом, мне стало легче. Я имею в виду, попустило чутка по поводу жены Смелого. Я знал, что мне с этим жить, но острая боль ушла, по крайней мере, ненадолго.
Я точно запомнил день, когда взорвал Смелого. И вы его знаете тоже. Это было одиннадцатое декабря девяносто четвертого года, день, когда ввели войска в Чечню.
И хорошо, очень хорошо, что он закончился.
Вопль двадцатый: До упаду
Это странно, но правило "не обижать девочек" во мне умирало гораздо дольше и сложнее, чем заповедь "не убий". Может, если б не Марк Нерон, а он любил обижать девочек едва ли не больше всего на свете, то я б до этого сам не дошел.
Хотя хуй знает, конечно, я уже мало понимаю в том, что у человека в голове, и у меня в том числе. Человек, он существо загадочное, и вряд ли, на самом деле, есть вещи, хорошие или плохие, до которых он не дошел бы. Мы все все можем. В этом вроде бы и есть трагедия свободы воли. Во всяком случае, так Нерон сказал.
Вообще я, по-хорошему, уже вышел из возраста утеночка, но то ли я откатился обратно к младенчеству, то ли у меня впервые в жизни появился кумир, не знаю, но я шлялся за Марком Нероном всюду, где он позволял мне появляться, я хотел впитать каждое его слово, ужасно, просто ужасно мне нужно было стать таким, как он.
Я следил за каждым его жестом, за тем, как он говорит, как смотрит на людей, мне нужно было выучиться всему. Я много с ним разговаривал, мне все было интересно, иногда я копировал его интонации, и Марк Нерон это замечал, думаю, ему нравилось, он, в конце концов, был бесконечно самовлюбленный чувак, просто балдел от себя.
Я хотел все как у него, даже зажигалку с бриллиантом в карат. Нерон знал о бриллиантах все, даже выписывал "Rapaport diamond report", американский прейскурант.
— Бриллиант, — говорил Марк Нерон. — Имеет смысл от карата, а лучше от двух. До того там не важны ни его цветность, ни его чистота. Вплоть до K его оттенки для человеческого глаза вообще не особо различимы, да и чистоты он вполне может быть SI3, никто даже не заметит. Это все для бабских колец и прочего неважно, на самом деле, главное чтобы огранка была пристойная. Важно, когда вкладываешься в них, вот тут смотри в оба, чтобы тебе херню не загнали.
Сначала я ничего не понимал, какие-то буковки, "цветность" вместо "цвета", ну и прочая херня. Потом Марк Нерон меня научил, как оценивать бриллианты, для чего нужен леверидж (это такая хитрая измерялка размера), как смотреть на бриллиант через разные стекла, что искать вообще (в первую очередь, конечно, пузырьки воздуха, чтобы вам не подсунули стекляшечку за полмиллиона долларов).
Он мне показывал свою коллекцию бриллиантов, камни по три, четыре карата прямиком из якутских карьеров, ограненные в Антверпене, совершенные до слез. Я глядел на них при свете свечей и думал, что ничего прекраснее нет на свете, не существует, просто не может существовать. И зачем оно вообще, если есть эти сверкающие звездочки, почти теряющие форму, когда свет падает на них под определенным углом.
Я правда чуть не плакал, и Марк Нерон это видел, и он подарил мне один бриллиант, махнул рукой.
— У меня их навалом, жизнь проживу, все не продам.
А я этот бриллиант вставил в перстень золотой и получилось очень красиво, я часами мог смотреть, как он оживает под искусственным светом.
Иногда мне хотелось выдрать его из перстня и проглотить, чтобы тоже немножко было во мне красивого и хорошего, ну, я не знаю. Странное желание, а? Хорошо, что камушек был надежно закреплен.
Некоторое время я перстень при Марке Нероне не надевал, боялся, что он потребует камень обратно. Ну, не знаю, как мамка потребовала у меня обратно мяч футбольный, хотя нахуя он ей был нужен — непонятно. Ну, ничего, может, теперь в детство вернется и будет гонять.
Я боялся, что Марк Нерон заберет подарок, потому что мне никогда и ничего не дарили просто так, ну, я не особо в это верил вообще.
Потом привык, а Марк Нерон о бриллианте будто забыл. Сколько он стоил? Ну, семьдесят тысяч долларов, может, и это если так, примерно. Марк Нерон красивые жесты любил. Думаю, он считал себя моим духовным отцом, или типа того. Ну, знаете, когда целый день сидишь и творишь зло, очень хочется кого-нибудь осчастливить. Все в этом мире должно быть в равновесии, так любил говорить мой друг Чжао.