Надо у Марка спросить, подумал я, про то, хотел бы он на свет родиться или нет?
Родиться — всегда пригодится. Много чего можно, да хоть даже дышать, это приятно. А если родиться не случилось, так и нет тебя, даже некому сидеть куковать в темноте, и это страшноватая мысль сама по себе.
Но если б меня не было, то никаких уже страшноватых мыслей.
Короче, приехали мы на квартиру.
— Ты притворись, — сказал я. — Моей девчонкой, чтобы тебя не обижали.
Саша посмотрела на меня, как на идиота. Подумала небось, что я так к ней яйца подкатил. Но она сказала:
— Хорошо.
И я приобнял ее, уткнулся носом ей в макушку, коснулся мягких, пахнущих мятным шампунем волос.
Тусовка была в самом разгаре, пацаны оказались уже бухие в дугу, пели песни, ругались, ржали конями. В квартире было душно от запахов перегара, пота и колбасы, воздух ощущался разогретым, почти горячим.
— О! — заорал Киря Желтый. — Автоматчик пиздятинки принес!
Саша поморщилась так презрительно, как от нее в такой ситуации вовсе не ожидалось, но в то же время она тут же прильнула ко мне, я почувствовал странное, не вяжущееся с ней тепло ее тела.
А я всегда хотел только чтобы меня любили. Я вдруг нашел ответ на ее сложный вопрос. Я бы хотел родиться, но чтоб любили, это и смерть искупает, и все страдания, когда любят тебя, ты в мире свой, с ним заодно.
Я склонился к ней и крикнул на ухо:
— Я все понял!
Мне нужно было перекричать старенькую песню "Буду погибать молодым". Прям символично, учитывая тему ее исследования.
— Что? — спросила она, голос ее, даже когда она кричала, казался на редкость мягким и спокойным.
— Я хочу, чтобы меня любили, — сказал я. — Я родился, чтобы меня любили! Как все люди! Но я ебнутый, и это все затрудняет!
В квартире, полной пьяных, оскотинившихся мужиков, Саша держалась более чем достойно, в своей броне из мешковатой черной одежды и холодной, спокойной вежливости она, казалось, даже чувствовала себя комфортно.
Я раза три подливал водки ей в фанту, но она вообще ничего не пила и не ела. Тощей Саша не казалась, но вот изможденной — да.
Я старался держаться к ней поближе, чтобы ничего плохого не случилось, она и сама далеко от меня не отходила, но говорить не стеснялась.
Спрашивала, к примеру, Кирю Желтого:
— Не знаете ли вы, делала ваша мать аборты до или после вашего рождения?
Киря, выбиравший из колбасы жир (для здоровья), аж опешил:
— А?
Саша спокойно повторила, Киря глянул на меня, я кивнул ему.
— Ну, до меня — три, и после меня — один. А когда выгнала меня из дома, сказала, что лучше б кто-нибудь другой родился вместо меня. Неправильный выбор сделала.
Киря почесал башку жирными пальцами и продолжил выталкивать из колбасы кружочки сала.
Саша спросила у Сереги Ромео:
— Вы полагаете, что мир создан для человека, или же человек в нем просто еще одна, не такая уж важная, часть?
Серега закурил очередную сигарету, осмотрел ее, а я приобнял Сашу.
— Да что ты мнешься, — сказал я. — Думай, голова!
Серега языком коснулся дырки вместо зуба.
— Ну, — сказал он. — Наверное, мир создан даже против человека, но человек с ним борется. Укрощает.
Саша ничего не записывала, но все-все запоминала, внимательная была, как компьютер. Дурацкое, конечно, сравнение, но вот какое мне в голову пришло.
Она всех спрашивала, и как-то очень ловко обходила сложные темы, ну, типа работу, собственно. Скорее, как на кухне любят задвинуть, спрашивала о смысле жизни, смерти и любви.
Гриня долго распинался о том, что он понял в тюрьме:
— Да я вот просек там, что человек на свободе, он почти не думает, у него тупо времени нет. А там — думаешь, и это оказывается так мучительно. Хуже нет, чем думать.
Ребята, в итоге, разговорились, отвечали ей охотно, им было ужасно приятно, что она, вот, ученый, и ей про них интересно.
Федька, самый наш младший, ему и восемнадцати не было, сказал:
— Нравится мне, что ты спрашиваешь, реально. То есть, я себя таким нужным чувствую. Если ты напишешь свою книгу, — почему-то они все решили, что Саша пишет книгу. — От меня что-то тогда останется. Спасибо тебе, Шура.
Это парадокс вообще, если по-умному говорить, как люди хотят кому-нибудь пригодиться.
В общем, ребята мечтали проявить все свои лучшие качества, показать мозги, способность думать, решать.
И в то же время мы с Сашей оба отлично понимали, что, будь обстоятельства чуть другими, ее трахали бы по кругу всю ночь, и никто не заглядывал бы ей в глаза, и не говорил бы: