— Лады, — сказал я, подняв руки. — Все-все, я молчу вообще. Извини. Что-то я не туда полез. Просто ты такая вся, ну.
Она не спросила, какая. Ей даже не было любопытно. Я оглянулся, посмотрел на нее.
— Хочешь сходим куда-нибудь? В кино хочешь?
Она все глядела в окно, на серо-голубой, как дым от костра в сумерках, мир.
— Нет, спасибо, — сказала она очень мягко. — К сожалению, у меня нет времени.
Мы выехали со двора в молчании, Саша снова попыталась исчезнуть, но я сказал:
— Ты умная такая вообще. Я всегда думал, что было бы, если бы я был умный.
— Мне не кажется, что вы глупый.
— Правда?
Саша кивнула, поглядела на меня большими, очень печальными глазами.
— Вы обладаете всем необходимым для того, чтобы страдать. Иными словами вы — полноценный человек.
Очень это мне стало приятно. Саша была такая теплая, такая мягкая, и я хотел себе эту мягкость, чтобы она обнимала меня и нежно мне что-нибудь умное говорила, чтобы хвалила меня, чтобы целовала так ласково и хотела.
— Ты вообще как? — спросил я. — Нормально?
— Вы хотите спросить, страшно ли мне?
— Да, ну, как бы, сама понимаешь.
Саша сказала:
— Нет. Не страшно. Хотя, разумеется, я вам не доверяю.
А мне понадобилось, чтобы доверяла. И любила. Я жалел, что она сидит позади, и я не никак не смогу ощутить тепло ее тела, и ее мягкий, какой-то молочный запах. Она совсем не красилась, оттого выглядела еще бледнее и печальнее, и я вспомнил почти что маленькую девочку Лизу, которая стерла с лица краску, когда умерла ее подруга.
А подруга ее была моя любовь, ну да. Мы западаем на похожих людей? Что-то общее, наверное, есть. Мне вот нравятся недоступные девчата, ну, то есть, я с ними со всеми никак не пара. Такой типаж.
Я попросил:
— А расскажи мне что-нибудь такое о себе?
— Мне нечего рассказывать о себе, — сказала она очень осторожно. — В моей жизни нет ничего интересного. Я учусь. Я живу с бабушкой, мои родители в другом городе.
— Но ты ненавидишь все, что реально, — сказал я.
Рекламные щиты шли перед глазами похмельными пятнами, я утер лоб.
— Да, — сказала она. — Потому что мир полон болезней, жестокости, мучений и смертей.
— О, я-то знаю, — сначала я как давай ржать, а потом врубился, что как-то оно не очень, но Сашу я ничуть не смутил.
— А ты бы хотела не родиться?
— Да, определенно, я хотела бы никогда не родиться вместо того, чтобы испытывать мучительный страх перед смертью.
Речь у нее была странная, очень выверенная, очень книжная, словно каждое произнесенное слово Саша записывала. Эта необычайная для живого диалога громоздкость меня тоже очаровала. Хотелось послушать, каким станет Сашин голос, если долго ее целовать. А я думал, эта штука во мне умерла, ну, про любовь которая, та, которая любить позволяет, а не только трахать.
Я попросил ее:
— Расскажи мне что-нибудь интересное, а то я за рулем засну.
И она всю дорогу рассказывала мне про триста шестьдесят пять небес Василида. Как дней в году, можно себе представить? Это столько небес между человеком и Богом. Я решил рассказать об этом Марку Нерону, он бы точно разобрался, так оно или не так.
Но вот мы приехали, и я почувствовал себя измотанным, расстроенным и усталым. Она рассказывала мне такие интересные, страшненькие сказки, и вот все возьми да кончись.
Я спросил:
— Не хочешь меня в гости?
Она сказала:
— Прошу прощения, но нет.
— Я бы хотел еще послушать про небеса и этого парня с похожим именем.
— Если хотите, я могу дать вам названия книг.
Я вышел из машины, чтобы с ней попрощаться, сердечно пожал ей руку, податливую и нежную, но холодную. Про таких говорят: ни рыба ни мясо, но это неважно. Вот жадные люди, они же для кого-то хозяйственные, кто в них влюблен. А разъебаи для кого-то очаровательные и непосредственные такие. На всякую крышку своя кастрюля, ну и все такое.
Я глянул на серое небо и подумал, что, если за ним еще триста шестьдесят четыре таких, и только потом — Бог, то все тогда понятно, почему так живем.
Я сел в машину, отъехал, но недалеко. Как я и предполагал, Саша попросила меня остановить машину раньше, она нырнула во дворы, я вылез из тачки и поспешил за ней.
Нашел ее благодаря запаху сигаретного дыма, так ярко различимому тихим утром. Саша шла и курила, быстро, глубоко и нервно затягивалась. Я следовал за ней через зазеленевшие от весны дворы, пустые, с неприступными стенами высоток и тоскливыми, недокрашенными скамейками. Только дворники делали вид, что работают, да в редких окнах светились тепло-золотые, далекие комнаты.